Бедная Лиза

Пока хозяин дома слушал речь Загорского, мрачное лицо его просветлело, озабоченные морщины на лбу разгладились.

– Что ж, – сказал он задумчиво, – пожалуй, это недурная идея. Пожалуй, я возьму ее на вооружение.

– Отлично, – заключил действительный статский советник. – Рад, что сумел вам помочь. А теперь окажите услугу, помогите и вы мне.

– Все, что в моих силах.

Нестор Васильевич кивнул и, немного подумав, задал первый вопрос.

– Насколько я понимаю, расследование ведет знаменитый Альфонс Бертильон?

Именно так, отвечал журналист.

– Не лучший выбор, – неожиданно заметил Загорский. – Бертильон – теоретик, его бертильонаж является квазинаучным методом. Он верит, что любое преступление можно раскрыть при помощи антропологических измерений и математических выкладок. Однако жизнь богаче математики, и не может быть описана только математикой.

– Вы совершенно правы, – кивнул Сальмон. – Бертильон, верный своему антропометрическому методу, стал проверять всех постоянных сотрудников музея. Он измерял им рост, объем головы, длину рук и ног, и тому подобное…

– Глупость, – вдруг сказал Ганцзалин, который до сего момента молчал, словно набрал в рот воды. – Почему только у постоянных сотрудников? Как будто украсть могли только постоянные.

– Считается, что постоянным сотрудникам сделать это было бы легче, – объяснил Сальмон.

– И все равно, – не унимался помощник. – Как длина рук и ног сотрудников музея поможет найти преступника?

Журналист объяснил, что у господина Бертильона имеется картотека на сто тысяч уже известных преступников. Данные работников Лувра планируется сравнить с данными картотеки и определить, таким образом, круг возможных подозреваемых.

– А сколько всего в Лувре сотрудников? – перебил его действительный статский советник.

– Насколько мне известно – 257.

Загорский покачал головой. В таком случае, измерение их и сопоставление полученных данных с картотекой займет не один месяц.

– Именно так он и сказал мсье Лепэну, – кивнул Сальмон.

– А кто такой мсье Лепэн? – полюбопытствовал Ганцзалин.

Журналист поднял на него глаза и в глазах этих, как показалось китайцу, прочел он некоторый трепет.

– Лепэн – это наш префект, – объяснил Сальмон.

На лице у Ганцзалина возникло вопросительное выражение.

– Первое лицо в полиции не только Парижа, но и всего департамента Сены, – растолковал действительный статский советник. – Итак, Бертильон в соответствии со своими теориями занят тем, что измеряет сотрудников музея. Полагаю, однако, что не измерять бы их надо в первую очередь, а опросить. Конечно, понедельник в музее – выходной день. Однако и в выходной в Лувре есть люди. Не может быть, чтобы ни один человек не приметил похитителя.

Журналист закивал головой – идея верная, причем совершенно стандартная. Вообще говоря, опрос свидетелей – это первое, что делает полицейский агент, расследуя преступление. Даже странно, почему этого не сделал Бертильон.

– Может быть, и сделал, – отвечал Загорский задумчиво. – Может быть, кого-то и допросили, да только не тех. Мсье Бертильон так был увлечен своим бертильонажем, что пренебрег опросом свидетелей. Или…

– Что – или? – живо переспросил Сальмон.

– Нет, ничего, – отвечал Загорский. – Полагаю, что мы еще можем исправить ошибку мэтра и заняться поисками свидетелей этого печального происшествия.

Сальмон вызвался им помочь, действительный статский советник не возражал. Только пусть никому не говорит, что они как-то связаны – Загорский ведет свое расследование частным образом, и французским властям может не понравиться, что русский дипломат лезет не в свое дело – пусть даже и движим он самыми лучшими побуждениями.

– Конечно, – по-китайски сказал Ганцзалин Загорскому, – заработать 65 тысяч франков – это лучшее побуждение, которым мы когда-либо вдохновлялись.

Загорский никак не прокомментировал это нахальное заявление. Сальмон быстро собрался, и они втроем дружно выступили в направлении музея.

* * *

К превеликому удивлению Ганцзалина, ко входу в Лувр выстроилась очередь, длинная, как змея. Сотни праздных зевак – дам, мужчин, и даже малолетних детей составляли эту удивительную змею, которая неторопливо двигалась в сторону главного входа.

Довольно скоро выяснилось, что очередь стоит не вообще в музей, а в тот самый салон Карре, из которого была украдена «Джоконда».

– Чего хотят все эти люди? – спросил китаец, с превеликим подозрением оглядывая очередь.

– Хотят посмотреть на «Джоконду», – объяснил Сальмон. – Точнее, на то место, где она когда-то висела.

– А это еще зачем? – изумился Ганцзалин.

Журналист только руками развел: объяснить это крайне трудно.

– Понимаю, – тем не менее, кивнул китаец, – ценители прекрасного. У нас в России это называется дырка от бублика и продается обычно в сто раз лучше, чем сам бублик.