Бедная Лиза

– Конечно, если будет думать, что именно это – моя цель, – кивнул Загорский. – Однако разговор о полномочиях – это всего лишь отвлекающий маневр, точнее говоря, подножка, которую я собираюсь подставить мсье Лепэну, в результате чего он немедленно окажется в моих дружеских объятиях. На самом деле цели у меня другие. Первая – вытащить из заключения беднягу Аполлинера. Об этом меня просил посол Извольский, как-никак, поэт – на самом деле русский подданный.

– А если Аполлинер и правда участвовал в похищении «Джоконды»? – осведомился помощник.

Загорский слегка нахмурился: это маловероятно. Но если все-таки выяснится, что он причастен к краже, они об этом узнают и засадят его обратно. Вторая же цель чуть более абстрактная – вступить в контакт с префектом и предложить ему сложную взаимную интригу, которая поможет проверить кое-какие догадки Загорского и в конце концов отыскать грабителей. Но делать это напрямую нельзя, поэтому он использует старый метод китайского ушу, который называется: «указать на гору и расколоть жернов»…

Теперь Загорский стоял лицом к лицу с префектом, и они смотрели друг другу прямо в глаза. Казалось, все было ясно, однако Нестор Васильевич почему-то медлил.

– Не смею вас больше задерживать, – повторил Лепэн, видя, что собеседник его не торопится покидать кабинет.

– Еще два слова, – неожиданно сказал действительный статский советник.

Его визави неприятно осклабился.

– Ни два, ни полтора. Все, что вы хотели, вы уже сказали.

– Да, но я не сказал того, что хотели услышать вы, – возразил Загорский.

– Чего же именно, по-вашему, я хотел услышать? – префект криво улыбнулся.

Загорский несколько секунд смотрел в его дымчатые, словно у старого кота глаза.

– Мы оба ищем преступника, – сказал он. – Это довольно странный субъект…

– Вы думаете, похититель был один? – перебил его Лепэн.

– Я почти уверен в этом, – отвечал действительный статский советник. – Во всяком случае, воровал картину из музея один человек. Итак, как уже говорилось, это довольно странный субъект. Да, ему удалось украсть шедевр из охраняемого музея, однако непохоже, что он – криминальный гений. И тем не менее, пока все поиски оказались напрасны. Вы не задумывались, почему?

Ни единый мускул в лице префекта не дрогнул при этих словах. Бородка, густые усы, залысины на высоком лбу и решительный вид – не с таких ли, как он, писал своих мушкетеров Дюма-отец? Или, может быть, господин префект скорее послужил бы прототипом для гвардейцев кардинала? Впрочем, и гвардейцы, и мушкетеры были яростны и вспыльчивы, а этот, кажется, мог ждать хоть целую вечность. Скорее всего, с префекта стоило бы писать образ самого Жана Армана дю Плесси де Ришелье.

– Я думаю, у похитителя есть сообщник, – проговорил Загорский, так и не дождавшись ответа. – И сообщник этот работает не в музее, как можно подумать, а в полиции.

Седеющая бровь префекта дрогнула.

– Объяснитесь, – проговорил он своим страшноватым скрипучим голосом.

– Извольте, – улыбнулся Нестор Васильевич. – Первое – преступник сумел выйти с картиной через главный вход. Для этого он должен был очень хорошо знать расписание и привычки охраны.

Лепэн поморщился: это еще ничего не доказывает.

– Второе, – продолжал Загорский невозмутимо, – вероятный сообщник направил все расследование в сторону бертильонажа. Это привело к тому, что работников музея стали измерять вместо того, чтобы их опрашивать. Третье: мсье Бертильон, ведущий расследование, объявил, что отпечатки на защитном коробе не совпадают с отпечатками постоянных сотрудников Лувра. Но, как мне стало доподлинно известно, отпечатков у работников Лувра никто не снимал. Выходит, ваш знаменитый эксперт-криминалист соврал?

– Это очень серьезное обвинение… – начал было префект, но Загорский его перебил:

– И, наконец, четвертое: мсье Бертильон случайно или намеренно затер отпечатки пальцев на защитном коробе, а это – единственная улика, по которой можно было точно установить вора.

Лепэн нахмурился. Альфонс Бертильон – человек безупречной репутации. Это криминалист с европейской славой, он много лет работает на полицию Франции…

– Он богат? – перебил его Нестор Васильевич.

– Какое это имеет отношение к делу? – насторожился шеф полиции.

– Может быть, никакого. А, может быть, самое прямое. Он известен, немолод и небогат. Ему нужно думать о будущем. А картина, по разным оценкам, может стоить от десяти до тридцати миллионов франков. Точнее, десять миллионов она стоила до похищения, теперь же картина сильно поднялась в цене. Американцы оценивают ее ни много, ни мало в пять миллионов долларов. Согласитесь, это совершенно невообразимые деньги.