Бедная Лиза

Раньше это был просто бычара с пистолетом, спортсмен в анамнезе, а в перспективе – жмурик или рядовой лагерный сиделец. Теперь же отморозком считается умный, ловкий, оборотистый и при этом ни бога, ни черта не боящийся человек. Прежние отморозки одинаково были готовы и убить, и умереть. Нынешние умирать не собираются ни при каких обстоятельствах. Это вроде нового поколения террористов-смертников. Террористы старой школы взрывали бомбу в людном месте, и сами взрывались с этой бомбой. Игра шла жестокая, но по-своему честная – человек убивал за свои убеждения, но и сам за них умирал тоже. Нынешние же бомбу взорвут, а сами при этом успеют убежать и скрыться с деньгами, которые они получили за взрыв и которыми должны были пользоваться их наследники.

Сегодняшние отморозки – универсалы: они, если надо, и застрелить могут, но предпочитают построить ловкую интригу – так, что враг, хоть и остается живым, но чувствует себя при этом совершенно беспомощно. Ты думаешь, что это ты за отморозком охотишься, а на самом деле он охотится за тобой, и может так все дело повернуть, что это тебя, следователя, обвинят в нарушении законов, инспирируют против тебя служебное расследование, снимут погоны, да и вообще, чем черт не шутит, отправят на скамью подсудимых.

Судя по косвенным признакам, именно с таким человеком пересекся сейчас Волин, и это надо было иметь в виду и ни на секунду об этом не забывать.

На вопрос о квартире старший следователь отвечать не стал: как говорят в таких случаях, вопросы здесь задает он. Еще раз внимательно осмотрел гостиную, на этот раз – демонстративно, не скрываясь, и сказал:

– Вы уж простите, Михал Иваныч, что я вас побеспокоил. Вы, наверное, удивляетесь, чего это Следственный комитет ходит по квартирам, вместо того, чтобы повестку прислать?

– Нет, не удивляюсь, – отвечал хозяин. – Догадываюсь, что вы по поводу моего покойного зама пришли поговорить.

Волин восхитился: вдаль смотрит господин Голочуев, ничего от него не скроешь. Понятно, что тут повестка или другая какая официальная бумага была бы ни к селу и не к городу. Ну, умер человек – и умер, а при чем тут, к примеру сказать, Михал Иваныч?

– Совершенно верно, не при чем, – с охотою согласился чиновник. – И вообще, одно дело – повестка, и совсем другое – доверительный разговор.

Волин кивнул: вот и он так считает. А вообще говоря, перед тем, как перейти к самой сути разговора, старший следователь хотел бы поблагодарить Михаила Ивановича за неформальный подход к делу.

– Не стоит благодарности, – улыбнулся чиновник, мельком глянув на недорогие наручные часы. – Так что у вас за разговор?

Разговор вышел долгим, однако, к удивлению Волина, так ни к чему и не привел. Голочуев отвечал быстро, четко, но скользким оказался не как налим даже, а как тефлоновая сковородка, и зацепиться тут, действительно, было не за что. Старший следователь глядел в ясное, прозрачное и эффективное лицо чиновника и думал, что труднее всего иметь дело не с налетчиками и убийцами, а с вот такими вот государственными мужами, умудренными своей службой до такой степени, что им уже и Следственный комитет – не внутренний орган, а, может, они и Федеральной службы безопасности не очень-то боятся.

Мысль о Федеральной службе безопасности напомнила Волину о генерале КГБ Воронцове, что, в сою очередь, навело его на кое-какие здравые соображения.

* * *

Именно по причине вышеуказанных соображений после разговора с Голочуевым Волин на службу не поехал, а двинул сразу к Воронцову, как он делал всегда в особенно сложных случаях.

– Черт знает, что творится в подлунном мире, – сердито сказал старший следователь, плюхаясь в кресло напротив генерала. – Не чиновники пошли, а какие-то рептилоиды. Извилины загнуты у них совершенно не по-людски, замаешься разгибать.

Старый историк, сидевший перед ним, заложив ногу на ногу, усмехнулся: не в чиновниках дело, товарищ майор, просто сейчас все поколение такое – рептилоидное.

– Сергей Сергеевич, так вы сами говорили, что нынешнее поколение – идиоты, – заметил Волин. – А этот развалился передо мной в кресле, и хоть ему из пушки в лоб шмаляй. То есть не боится вообще, и это при том, что я, между прочим, учреждение серьезное, карательное.

Генерал покачал головой: он не говорил, что нынешние – идиоты. Он говорил, что мозги у них устроены иначе, и многого из того, что понимали их родители, они понять не могут. Зато уж если что-то понимают, то понимают очень хорошо. Это во-первых. А во-вторых, на тысячу идиотов всегда найдется один гений. И не всегда он – законопослушный человек. Взять хоть профессора Мориарти: уж на что был сукин сын, а чуть не утопил Шерлока Холмса в Рейхенбахском водопаде. Как говорили в прежние годы – не забудем, не простим.

Волин внимательно поглядел на Воронцова, не понимая, шутит он так или, может, разыгралась у генерала старческая деменция? Но генерал смотрел совершенно невозмутимо, и лицо его было неподвижным, как у древнеримской статуи.