Бедная мисс Финч

— Слезы делают вам честь, мистрис Финч, но при теперешних обстоятельствах это не должно продолжаться. Успокойтесь ради младенца. Таинственный механизм природы! — воскликнул ректор, заглушая голос все громче и громче кричавшего младенца. — Таинственная и прекрасная связь, делающая материнское молоко, как мы видим в настоящем случае, проводником чувств между матерью и ребенком. Какие проблемы стоят перед нами, какие силы окружают нас даже в этой смертной жизни! Природа! Великое значение матери! Неисповедимое Провидение!

«Неисповедимое Провидение» было роковым выражением для нашего ректора, оно всегда сопровождалось какою-нибудь помехой, так случилось и теперь. Прежде чем мистер Финч (преисполненный патетическими восклицаниями) успел произнести еще слово, дверь отворилась и в комнату вошел Оскар.

Луцилла узнала его шаги.

— Не видать еще Гроссе, Оскар? — спросила она.

— Его экипаж показался на дороге. Он сейчас будет здесь.

Говоря это и проходя мимо моего стула, чтобы сесть по другую сторону от Луциллы, Оскар бросил на меня умоляющий взгляд, ясно говоривший: «Не оставляйте меня в критическую минуту». Я наклонила голову, чтобы показать, что понимаю его и сочувствую ему. Он сел на свободный стул рядом с Луциллой и молча взял ее руку. Трудно сказать, чье положение из них двоих в эту минуту было мучительнее. Я никогда не видела ничего столь простого и трогательного, как вид этих двух молодых людей, сидевших рука в руку, в ожидании события, которое должно было составить счастье или несчастье их будущей жизни.

— Видели вы брата? — спросила я таким равнодушным тоном, каким только могла при терзавших меня опасениях.

— Нюджент пошел навстречу Гроссе.

Глаза Оскара опять устремились на меня, и я опять прочла в них мольбу. Он понимал, как и я понимала, что Нюджент пошел навстречу доктору с тем, чтобы с его помощью получить доступ в дом.

Прежде чем я успела еще сказать что-нибудь, мистер Финч нашел повод произнести новую речь. Мистрис Финч оправилась от рыданий, младенец успокоился, остальные молчали и слушали. Словом, домашняя конгрегация [11] мистера Финча была в его полном распоряжении. Он подошел к Оскару. Не думает ли он продолжить чтение «Гамлета»? Нет! Тогда ректор решил призвать благословение на голову Оскара.

— В эту интересную минуту, — начал ректор своим проповедническим тоном, — теперь, когда мы собрались все вместе, в одной комнате, все исполненные одной надеждой, я желаю как пастор и отец… (Да благословит вас Бог, Оскар. Я смотрю на вас как на сына. Мистрис Финч, следуйте моему примеру, смотрите на него как на сына). Я желаю, как пастор и отец, сказать несколько назидательных и утешительных слов…

Дверь — дружелюбная, милая, предусмотрительная дверь — вовремя прервала угрожавшую нам проповедь, отворившись снова. На пороге появилась коренастая фигура Гроссе. За ним, как я и ожидала, стоял Нюджент Дюбур.

Луцилла побледнела как полотно: она слышала, как дверь отворилась, она поняла инстинктивно, что пришел доктор. Оскар встал, наклонился надо мной и шепнул: «Ради Бога, уведите Нюджента из комнаты». Я понимающе пожала ему руку и, поставив Джикс на пол, пошла поздороваться с добрым Гроссе.

Ребенок опередил меня. Джикс и знаменитый окулист встретились однажды в саду и почувствовали поразительное влечение друг к другу. С тех пор Гроссе никогда не приезжал к нам без какого-нибудь небольшого лакомства в кармане для Джикс, а Джикс в награду за это целовала его, сколько он хотел. Доктор был единственным живым существом, которому она позволяла нянчить свою куклу. Схватив теперь эту куклу обеими руками и пользуясь ею как осадным орудием, Джикс заударяла изо всей мочи по коротким ногам доктора, требуя, чтоб он обратил на нее внимание, прежде чем заговорит с кем-нибудь другим. Пока доктор разговаривал с Джикс на своем удивительном английском языке, пока ректор и жена его извинялись за поведение ребенка, Нюджент вышел из-за спины Гроссе и с таинственным видом отвел меня в угол комнаты. Следуя за ним, я увидела безмолвное страдание на лице Оскара, стоявшего за стулом Луциллы. Это принесло мне пользу, это усилило мою решимость до крайности и заставило меня почувствовать себя достойной, даже более чем достойной соперницей Нюджента Дюбура.

— Боюсь, что я вел себя очень странно во, время нашей встречи в деревне, — начал он. — Дело в том, что я не совсем здоров. Я был в каком-то странном лихорадочном состоянии в последнее время. Воздух этой местности мне, вероятно, вреден.

Он остановился, не сводя с моего лица пристального взгляда, стараясь прочесть мои мысли.

— Ваши слова, — отвечала я, — не удивляют меня. Я сама заметила, что вы были не совсем здоровы в последнее время.

Мой тон и манеры, совершенно спокойные, выражали учтивую симпатию и ничего более. Я видела, что он поражен. Нюджент начал опять.

— Надеюсь, я не сказал и не сделал ничего грубого? — спросил он.

— О, нет!

— Я был встревожен, болезненно встревожен. Вы слишком добры. Я уверен, что мне следует извиниться перед вами.