Читаем Бедняга Смоллбон полностью

Бедняга Смоллбон

– Ну, дело было так, – сознался Генри. – Я не мог вернуться на свое прежнее место. Это была нефтяная компания, и за время моего отсутствия она слилась с другой. Моя квалификация мне ничем помочь не могла – таких мест слишком мало. Вот я и сказал себе, что займусь правом, чтобы упростить себе жизнь.

– Вы так себе сказали? – Джон от удивления разлил большую часть виски, а оставшееся тут же залпом допил, чтобы не лишиться последнего.

– Ну да, – продолжал Генри. – Право мне нравится, такое спокойное занятие. И думать не надо – все есть в книгах.

– Еще два виски, – заказал Джон бармену. – Двойных.

– Нет, серьезно, – продолжал Генри, – два года я изучал медицину, и поверьте мне, никакого сравнения. Только представьте, каково бы оперировать, имея под руками, скажем, Баттвортовские «Процедуры и прецеденты». Первое – взять в правую руку скальпель номер три, второе – ухватить слепую кишку за толстый конец.

– Чин-чин! – сказал Джон.

– Что если для разнообразия теперь я поставлю вам виски?

– Вы здесь не член.

– Так пойдем туда, где не нужно быть членом.

У Рагацци на Бартон стрит разговор зашел, не без известного сознательного подталкивания со стороны Генри, на фирму «Хорниман, Бёрли и Крейн».

Джон к тому времени уже достиг той точно ограниченной стадии подпития, в котором любая тема становится предметом развернутых излияний и обобщений, когда мысли в уме выстраиваются сами, разукрашенные цветистыми метафорами и увешанные гирляндами кристальной логики, а возвышенные ораторские обороты не знают предела, даже несмотря на проблемы с шипящими.

– «Хорниман, Бёрли и Крейн», – рассказывал Джон, – это не одна фирма, а целых четыре. Четверка фирм, такой адвокатский торговый дом с разными отделениями на любой вкус и любой карман. Для рядового, но порядочного обитателя Стритхема или Брикстона неутомимо работают днем и ночью господа Браун и Бакстер. Для финансовых и промышленных магнатов с крутыми лицами и проницательными взглядами всегда открыты двери нашего отделения в Сити, благородные сердца и изощренные мозги господ Барлесса, Брайдуэлла и Барта работают в широком диапазоне, а их ловкие пальцы никогда не простаивают: тут они подписывают договор, там – заверяют вексель, а если ничего не помогает – всегда могут заполнить время между обедом и пятичасовым чаем, быстренько организовав какую-нибудь компанию с ограниченной ответственностью. На Пикадилли золотые любимцы фортуны Осирис Расмуссен и Эммануэль Окшотт прикалывают фиалки на дрожащую грудь орды увядших разведенных дамочек и проводят остаток времени, если он вдруг появляется, на скачках и премьерах, на составление фантастических договоров об аренде квартир на Халф Мун стрит и на покупки в Берлингтон Аркейд.

– Еще два виски, – сказал Генри. – А чем занимаемся мы, в Линкольнс Инн?

– Это мне никогда так и не удалось толком выяснить, – признался Джон, – но знаю, что все это ужасно благопристойно. Наши главные светила тут Барк и Дебре, и мы последняя фирма в Лондоне, которая составляет обстоятельные брачные договоры и навещает наследниц в день их двадцатиоднолетия, чтобы подписать документ о прекращении опекунства и выпить рюмочку шерри урожая ещё до первой мировой войны.

– Я полагал, что аристократия сегодня большей частью на мели.

– Так и есть, – с сожалением признал Джон. – Так и есть. Потому мы и купили три других фирмы. Настоящие деньги – там, в Стритхеме.

В «Серебряной туфельке», где Боуна явно признали членом, Джон воспользовался случаем, чтобы между двумя бокалами шампанского спросить:

– Но вы же не могли думать всерьез, когда такое говорили?

– Что я не думал всерьез?

– Что у адвоката работа легкая.

– Разумеется, я это думал всерьез. Если уж искать тяжелую работу, попробуйте заняться страхованием. Я изучал это дело полтора года в Нью-Йорке.

В маленьком ночном клубе на западном конце Олд Комптон стрит, именовавшемся «Леттр де каше», Джон опрокинул бокал абрикосовой, попытался ещё что-то сказать, но вместо этого рухнул на стол и погрузился в глубокий сон.

Когда проснулся, электрические часы над помостом для оркестра показывали четыре часа, музыканты укладывали инструменты и расходились последние гости.

Генри Боун допил последнюю порцию и встал.

– Пора идти, – с сожалением сказал он. – Это был очень удачный вечер.

– Прекрасный, – подтвердил Джон. И тут его в спутнике нечто поразило.

– Вы совсем не устали?

– Нет, – признал Генри.

– Вы что, никогда не устаете?

– Очень редко.

– Но каким образом? – не отставал Джон. Его одолевало неудержимое желание спать, какой-то туман застилал взор и усыплял мозг.

– Понятия не имею, – честно сказал Генри. – Просто это так.