Бедняга Смоллбон. Этрусская сеть

- Он так мало ест, - сказала Аннунциата. - Как воробушек. И страдает. Что-то его грызет.

- Может ему полегчает, если поговорит с синьором Робертом.

- Если только он поговорит! Он стал таким скрытным! Ходит на исповедь, но не говорит ничего даже святому отцу.

Во дворе за домом хлопнули двери и послышались шаги. Женщины довольно переглянулись, но это был всего лишь хромой Диндони. В кухню он вошел с обычной злорадной ухмылкой.

- Что же ты сидишь дома, Тина? - сказал он. - О чем эти флорентийские парни думают? Где у них глаза?

Тина отрезала:

- Оставьте меня и позаботьтесь о себе! - но на Диндони, видимо, нашла охота поразвлечься. Усевшись на угол кухонного стола, он сказал:

- А что это за пижон - ну просто конфетка - который вчера застопорил все движение на Виа Торнабони, чтобы сказать тебе пару слов?

- Арабский шейх, приехал во Флоренцию набирать пополнение в свой гарем. А вы не знали?

- По-моему, он был похож на Меркурио, сынка - правда, приемного, - профессора Бронзини. Почему бы ему не податься в кино? От таких женщины без ума!

- О вас этого не скажешь, - заметила Тина.

Диндони ковылял к дверям, но все-таки обернулся.

- Но ведь нельзя, чтобы синьор Роберто ревновал, правда, Тиночка? - сказал он и исчез. Слышно было, как его шаги затихают на улице.

- Вот дурак, - сказала Тина и покраснела. - Жаба проклятая, терпеть его не могу.

- Не дай себя спровоцировать, - сказала мать. - Я его тоже не люблю, но он работящий, отцу без него не обойтись.

- Он гнусный тип, - настаивала Тина. - Знаешь, куда он? Пошел пьянствовать с Марией, с этой шлюхой!

- Агостина, - оборвала её мать, - это слово женщина никогда употреблять не должна!

- Пожалуйста, и не буду, - заявила Тина, - но это правда, ты сама знаешь.

Но Тина ошибалась. Диндони не отправился к Марии, хотя его тщательно продуманный уход должен был навести именно на эту мысль. Ковыляя по улочке. он свернул влево, словно действительно направляясь в кафе. Но через десять метров ещё раз свернул налево и очутился в переулке, проходившем вдоль задней стены дома. Достав из кармана ключ, отпер одну из дверей, войдя в которую попал в мастерскую Мило Зеччи. Оттуда к черному входу его квартиры, находившейся над мастерской, вела железная лестница, позволявшая незаметно входить и выходить из дому, что Диндони особенно ценил.

***

Брук вышел из дому в десятом часу. Решил пойти пешком. Ветер стих и небо прояснилось. С наступлением сумерек его монотонная синева приобрела оттенки зелени и меди, словно полотна итальянского примитивиста коснулась кисть французского импрессиониста.

За рекой Брук свернул направо и очутился в узких улочках старого города.

Предварительно продумав маршрут, теперь он шел машинально. Рано или поздно наткнется на Виа Торта и по ней дойдет до пересечения с Сдруччоло Бенедетто.

***

Дом он нашел без проблем и синьора Зеччи, ожидавшая его визита, тут же открыла.

Войдя, он сразу оказался на кухне, где в углу сидела Тина, занятая шитьем. Она заговорщицки улыбнулась ему, став при этом ещё моложе, чем на самом деле. Мило не было ни слуху, ни духу.

- Он в мастерской во дворе, - сказала Аннунциата. - Думаю, предпочел бы поговорить с вами с глазу на глаз. Но прежде чем вы пойдете к нему, могу я сказать пару слов?

- Пожалуйста.

- Моему Мило не по себе. Что-то терзает его душу. И тело тоже. Хочет говорить с вами, но ему трудно решиться. Пожалуйста, будьте с ним терпеливы.

- Сделаю все, что в моих силах.

- Большего и не нужно. Агостина покажет вам, где это.

Мастерская Мило занимала низ двухэтажного здания, стоявшего в конце за домом.

Окна верхнего этажа были затянуты шторами.

- Там живет Диндо, - пояснила Тина. - Его нет дома, слава Богу. Вечно сует нос не в свое дело. Хочет захапать здесь все, когда папы не станет.

Толкнув дверь, Тина посторонилась, пропуская Брука, и сразу закрыла за ним. Мило склонился над столом в глубине мастерской, в свете сильной лампы были видны только руки по локоть, остальное оставалось в тени.

Осторожно положив работу на стол, он выпрямился. Брук ужаснулся над переменой, происшедшей с его лицом и видной с первого взгляда. Казалось Мило за несколько часов постарел на несколько лет. Лицо его ссохлось, под глазами легли черные тени, нос вытянулся и заострился, что Бруку особенно не понравилось. Только карие глаза были умны и ясны, как всегда.

- Чудный бычок, - сказал Брук. - Это из гробницы старого пирата в Волатерре?

- Пытаюсь слепить его из шестнадцати кусков, - сказал Мило. - Это было прекрасное животное. И снова будет. Скоро закончу. Недостает только двух кусков.

Хвоста и одного рога.

Реставрация была произведена исключительно. Швы тонкие, едва заметны. Вожак стада бил копытом с чисто этрусской элегантностью. Брук подумал, что бы сказал незнакомый умелец, его создатель, увидь он, как корявые пальцы Мило воскрешают его произведение через три тысячи лет.

- Выпьете вина? - спросил Мило. Не дожидаясь ответа, налил вино в два стакана, стоявшие наготове на столе, и подвинул один своему гостю.

- За ваше здоровье, Мило, - сказал Брук.