Бедные богатые девочки, или Барышня и хулиган

– Мумзевич, если диссертации защищаются, значит, это кому-нибудь нужно! – перефразировал Маяковского Женька.

Кроме машины, видика и некоторых свободных денег, у Даши был Олег. Он не всегда теперь был прежним, спокойным и ласковым. По-детски мягкое лицо его вместе с загаром, не исчезавшим теперь круглый год, приобрело более четкие очертания. Взгляд стал жестче, губы все чаще сжимались в полоску, и иногда, совсем редко, он начал покрикивать на Дашу. Даша обижалась, смотрела укоризненно, и тогда он мгновенно превращался в прежнего мальчика, чуть обиженно поглядывающего на мир сквозь пушистые ресницы.

– Он ведет себя по-хозяйски, потому что он тебя содержит, и содержит хорошо, – говорил Женька. – Погоди, Мумзель, ты еще у него маршировать будешь! Чем лучше будешь жить, тем ловчее научишься честь отдавать!

– Он просто устает, поэтому не может сразу переключиться и путает меня со своими рабочими! – защищала Олега и себя Даша.

– Ага, он придет с работы, а ты ползи к нему с тапочками и не забывай хвостом повиливать! – злился Женька.

– Люди взрослеют и меняются… ты еще у своей мамы маленький, и у Марины не очень-то взрослый муж! А Олег в нашем доме ни минуты не жил в качестве ребенка, сразу стал мужчиной и опорой и мне, и Соне… а мне, может быть, нравится, что Олег становится таким сильным, мужественным…

– Дура ты, Мумзельсон, хамство не признак сильного мужчины! А если тебя манят внешние признаки мужественности, выходила бы замуж за капитана дальнего плавания! У него есть все, что тебе надо, – трубка, борода и костяная нога!

У Олега с Женькой дружбы не получилось. Женька считал Олега скучно-добродетельным и слишком для Даши простоватым. Олег их с Дашей шуточкам и штучкам не смеялся и, когда Даша от смеха заходилась, крутил пальцем у виска или вообще выходил из комнаты, и Женька с Дашей веселились дальше без него.

Неприятие свое он никогда Олегу не демонстрировал и внешне относился к Олегу вежливо-равнодушно, понимая, что Даша велела им друг с другом дружить, вот они и дружат.

Олег же относился к нему чуть презрительно, не снисходя до мужской дружбы, как будто не давая Женьке права называться мужчиной. Пропади сейчас Женька из Дашиной жизни навсегда, Олег и не заметил бы, потому что интересы его ограничены Дашей, работой и семейным строительством. Внешне обе стороны соблюдали дружеские приличия, встречались семьями – Даша с Олегом и Марина с Женькой. При встрече целовались и хлопали друг друга по плечу, ездили вместе в Крым и Прибалтику, ходили на дни рождения и помогали друг другу делать дипломы и ремонты, в общем, вместе росли.

Марина

«Какое счастье, что программа моих туристов никогда не совпадает с жизнью народонаселения», – в который раз подумала Марина, плюхаясь на сиденье в пустом вагоне метро. Сегодня был легкий день. Утром Эрмитаж с небольшой группой английских учителей, отнесла отчет в «Интурист», и на этом все. С англичанами работать приятнее, чем с американцами, у американцев почему-то всегда возникает куча бытовых проблем – порванные колготки, внезапное желание поменять туристические чеки в заведомо неподходящих местах, например, в Павловском парке, пятно от кетчупа на юбке… С ними как с маленькими детьми – то пить, то писать. Правда, американцы оставляют чаевые побольше, но суеты с ними столько, что никаким деньгам не обрадуешься.

На прошлой неделе один веселый парень из Сан-Хосе приподнял небольшую картину Джотто и заглянул под нее на стену. Слава Богу, Марина стояла рядом, бросилась к нему, закрыв американского придурка от глаз эрмитажной надсмотрщицы. Житель американской глубинки хотел, оказывается, проверить, хорошо ли повешена картина, а ее за такую проверку легко могли лицензии лишить, а тогда можно с «Интуристом» распрощаться… Марина погладила конвертик с чаевыми в кармане куртки. Отличный день сегодня! Женька на работе в своем НИИ, в этой его дурацкой работе один плюс точно есть – известно, что раньше семи вечера он домой не придет.

Вот уже больше месяца, как у Марины роман с ее бывшим руководителем диплома, доцентом Андреем Михайловичем Корольковым. Марине хотелось думать, что его любовь к ней началась несколько лет назад, когда она еще училась в университете. Невысокий сухощавый Андрей Михайлович стремительно входил в аудиторию, и филфаковские девочки стайкой тянулись в первые ряды, поближе к кафедре. Каждая, на ком случайно останавливались его необычно светлые голубые глаза, немедленно начинала считать себя избранницей и в мечтах уже представляла романтические отношения с обаятельным доцентом с седоватыми висками и грустной полуулыбкой.