Бедные (Империя - 2)

Стой! Вот она, вилла "Вершина"! Мы чуть не пронеслись мимо. Открыть ворота! Мы больше не можем ждать! Мы ждали слишком долго! Что нам ограда! Мы разбиваемся об нее в кровь, напарываемся на острия решетки, соскакиваем в сад, топчем клумбы. Стреляют! Пули летят вокруг нас, впиваются в землю. Мы бросаемся врассыпную. И вот уже по одному, ощупью, ползем, мчимся вперед, только вперед! Стреляют! И с дороги - тоже. Мы между двух огней. Мужество в нем одном наше спасение. Назад! Ворота распахнуты. Врезаться в ряды солдат, биться, колоть, кусаться! В темноте они не разберут - где свои, где чужие. Они кричат: "Дайте свет!" Но когда над воротами вспыхивает дуговой фонарь, мы уже прорвались, мы далеко, кроме тех, кто остался лежать, сраженный. Но там полегли и солдаты. Пулемет в саду богачей не делал различия между нами и ими.

Отряд выравнивал свои ряды. С опушки леса доносился яростный рев. Отдельные рабочие еще выбегали из-за сосен, они не хотели верить, что дело проиграно. Брань и угрозы оглашали воздух, кто-то выстрелил. Солдаты взяли на прицел. Бежать! Но вдруг в свете прожектора появилась фигура одичавшего человека с обнаженной грудью, в очках; он тащил какого-то коротышку, а тот кричал и отбивался, стараясь вырваться. Гологрудый взмахнул руками, и коротышка полетел прямо под выстрелы. Отряд дал залп. В куцего человечка попала пуля, но, уже падая на колени, он забился, задергался и успел крикнуть:

- Не надо стрелять! Я не виноват!

Потом упал на живот, стал скрести пыль ногами и руками и умер. Это был предатель Яунер.

В лесу закричали:

- Молодец, Гербесдерфер!

И, спотыкаясь, рассыпались между деревьями. Бальрих - с ними. Но вдруг, обессиленный, свалился на кого-то в овраг. Человек застонал, и по его стонам Бальрих тут же узнал Ганса.

- Это ты, мальчик? - Бальрих зажег спичку. - Ты шел вместе с нами? Ты весь в крови... - Но, увидев, что Ганс без сознания, пробормотал: - Пролил за нас кровь, а я остался невредим.

Он взвалил его на спину и стал выбираться из оврага, обходя стволы, чтобы не ушибить Ганса. Из окон виллы "Вершина" лился свет. Она стояла на холме, белая, заброшенная, оцепленная солдатами. "Я отнесу его туда, - решил Бальрих, - пусть меня арестуют". Но не успел он выйти из леса, как Ганс очнулся.

- Что ты делаешь? Беги отсюда! - Подросток из последних сил так схватил за голову Бальриха, что чуть не свихнул ему шею. - К тебе! - потребовал Ганс. - В твой корпус!

Но тут рабочий споткнулся, и Ганс снова потерял сознание.

Бальрих покорился и пошел в обход домой. Это заняло половину ночи. Лес, дорога - все было оцеплено войсками, кроме рабочих корпусов. Да и кого им там искать? Никто еще не возвращался; Даже ворота стояли открытыми настежь. Бальрих бережно опустил мальчика на свою койку и стал перед ним, сложив руки. "Настоящий герой, - думал он. - Кто заставлял его идти с нами, и что ему за дело до нас?.. Так вот каковы они; истинные герои! А нам, бедным, даже это не дано".

Он стоял, глядя на мальчика, как будто сам не тащил его на руках чуть не всю ночь и не уложил на эту постель. Он долго смотрел на него из-под сдвинутых бровей и вдруг, опомнившись, кинулся перевязывать. Покончив с перевязкой, Бальрих, глядя перед собой, сказал:

- Семнадцать лет, богат, а идет с нами, бедными, с нами, кому ничего не осталось, кроме отчаяния.

Мальчик, не открывая глаз, слабым голосом спросил:

- Отчаяния? Разве ты не был счастлив, Карл?

Бальрих отвечал:

- Да, как может быть счастлив самоубийца в час избавления, после долгих страданий.

Юный богач улыбался, не размыкая век.

- Это было прекрасно, точно праздник. И как светло! И эта арка в розах! Победа! - бормотал он в бреду. - И мы плывем по небу!

А Бальрих в ответ:

- Нет, тяжела наша жизнь на земле, и мы знаем, что лечь в эту землю цель нашего пути.

- Все принадлежит нам - свобода, счастье!

- Пустые слова, - ответил Бальрих. - Кто верит им?

Богач открыл глаза. Их горячечный, восторженный блеск вдруг затуманился печалью:

- Вы не верите в счастье даже в такую ночь?

- Пиршество богов не для нас.

- Зачем же вы тогда бунтовали?

- А ты? - спросил Бальрих. Он стоял перед Гансом, укоризненно глядя на него. - Ты уже забыл?

Разгоряченное лицо мальчика побледнело, и он в ужасе прошептал:

- Лени! Я хотел умереть за нее! Как я мог забыть о ней? - Обняв Бальриха, скорбно склонившегося над ним, и прижавшись к его груди, Ганс разрыдался: - Какие мы несчастные, - промолвил он.

Сейчас их ничто не разделяло, и они предались своему горю.

Утро едва забрезжило, когда Ганс в испуге очнулся.

- Беги! Тебя будут искать!

Бальрих равнодушно махнул рукой.

- Куда? Бесполезно.

- Там, в моем пиджаке, деньги. Возьми...

Ганс запнулся. Гримаса на лице друга напомнила ему, что это были за деньги.

- Отдай их отцу. Твой отец тебе друг. - И, увидев, что губы мальчика задрожали, Бальрих спросил: - Ты разве не хочешь домой?

Ганс опустил голову, ему было стыдно признаться в этом желании. Все же он позволил Бальриху одеть себя.

- Пошли кого-нибудь узнать, - шепнул он ему на ухо. - Солдаты, наверно, уже ушли, а Геслинг еще не вернулся.