Бедные-несчастные

— Вот, убираю твою щетину, чтобы ты стал такой же гладкий, милый и красивый, как вчера вечером, Парень, — ведь уже опять вечер. Не гляди на меня с таким ужасом, я не перережу тебе горло! Я несчетное число раз выбривала шерсть вокруг ран и нагноений у собак, кошек и даже у одной старой мангусты! Ну и крепко же ты спишь! Ни разу глаз не открып, пока я утром тебя раздевала и запихивала в постель. Угадай, где я сегодня была! В Вестминстерском аббатстве, у мадам Тюссо и на утреннем представлении «Гамлета». Какое наслаждение слышать, как обыкновенные солдаты, принцы и могильщики говорят стихами! Я бы все время хотела говорить стихами. Еще я видела много маленьких детей в лохмотьях и дала им кое-что из денег, которые перед уходом взяла у тебя из кармана. Давай-ка вытру тебе лицо этим мягким теплым полотенцем и помогу надеть твой уютный стеганый халат, чтобы ты мог полчасика посидеть, прежде чем снова ляжешь, и съесть вкусный ужин, который я заказала, ведь нам надо подкрепить твои силы, Парень.

Я встал на ноги в том оглушенном состоянии, в каком оказывается всякий, кто от истощения сил проспал слишком долго и проснулся, когда обычно ложится спать. На ужин подали ветчину, пикули, салат, яблочный пирог и две бутылки индийского эля. Принесли кофейник и поставили, чтобы не остыл, на треножник, под которым теплился огонь. Я слегка ожил, приободрился и взглянул на мою Судьбу, которая свернулась, как змейка, в покойном кресле через стол от меня. Она улыбнулась мне столь недвусмысленно, что я затрепетал от благоговения, страха и острейшего желания. Ее обнаженные плечи белели на фоне черной мантии распущенных волос, ее мягко вздымающаяся…

— Тут я пропущу несколько фраз, Свичнет, — сказал Бакстер, — поскольку они полны отвратительных преувеличений, даже по меркам самого Парринга. Их содержание сводится к тому, что он и наша Белла провели эту ночь так же, как предыдущую в поезде, если не считать того, что незадолго до семи утра он взмолился, чтобы она позволила ему поспать. Продолжу с этого места.

— Зачем? — спросила она. — После завтрака будешь спать сколько захочешь. Я сказала администрации, что ты нездоров, и они относятся к тебе очень сочувственно.

— Я не хочу провести весь медовый месяц в привокзальном отеле Центральной железной дороги, — взвыл я, от огорчения позабыв, что мы до сих пор не поженились. — Я думал, мы поедем за границу.

— Ура! — воскликнула она. — Обожаю заграницу. Куда сначала?

В Глазго (мне показалось, что с тех пор прошли годы) я предвкушал, как буду блаженствовать с ней в тихой маленькой гостинице в рыбацкой деревушке на побережье Бретани, но теперь я содрогнулся от самой мысли, что окажусь с Беллой в уединенном месте.

— В Амстердам, — пробормотал я и заснул.

Она разбудила меня в десять, успев побывать с моим бумажником в бюро путешествий Томаса Кука, купить билеты на вечерний пароход в Гаагу, заплатить по счету в отеле, собрать наши вещи и спустить их в вестибюль. В номере ост лись только мой дорожный несессер и необходимая одежда.

— Я хочу есть и спать! Пусть мне подадут завтрак в постель! — закричал.

— Не волнуйся, бедный ты мой, — сказала она успокаивающе. — Завтрак на подадут внизу через десять минут, а потом ты сможешь, сколько душа пожелает спать в кебе, в поезде, еще в одном поезде и еще в одном кебе.