Она сообщила мне, что когда-то звалась Миллисент Мун из Севен-дайелс
{11} и мечтала заняться гостиничным делом, но лондонские правила не дают новичкам развернуться, поэтому она уехала в Париж, где их, наоборот, поощряют. В отеле «Notre-Dame» она вначале работала на самой низкой должности, но вскоре стала настолько незаменимой, что хозяин на ней женился, так что она стала мадам Кронкебиль, но я могу называть ее Милли. Она сама сделалась хозяйкой после франко-прусской войны, когда коммунары повесили Кронкебиля на фонаре из-за его международных симпатий. Она оплакала его кончину, но взялась за дело с ловкостью и сноровкой, которые понимающие люди очень ценят. Вообще с французами куда легче иметь дело, чем с англичанами. Англичане прикидываются честными и практичными, но на самом-то деле они все с вывертами. Только французы знают толк в главном — правда ведь? Я ответила:— Не могу сказать, Милли. Главное — это что?
— Деньги и любовь. Что же еще?
— Жестокость.
Она засмеялась и сказала, что это очень по-английски, но люди, которые любят жестокость, должны за нее платить, и это доказывает, что любовь и деньги все равно на первом месте. Я спросила, что она имеет в виду. Она уставилась на меня и спросила, что я имею в виду. Я ответила, что боюсь рассказывать. Тут ее ласковость и веселость исчезли, и, понизив голос, она спросила, не причинил ли мне мужчина какого вреда.
— Нет, что вы, Милли, — мне-то за всю жизнь никто вреда не причинял. Я говорю о гораздо худшем.
Я вся дрожала и уже готова была заплакать, но она взяла меня за руки. Это придало мне сил, и я рассказала ей о том, что случилось в Александрии. Теперь я и тебе, Бог, могу об этом рассказать, но это на столько важно, что я проведу вначале еще одну разделяющую черту.