Бедные овцы (СИ)

- Ты - зло. А тот урод - он молодец. Он правильно делает. Он знает жизнь. Знает, что вы все - овцы. Что вас бояться? Что с вами церемониться? Овцы. Проклятые овцы...

Марину Ивановну не могли не поразить эти "овцы". Это был её излюбленный вздох: бедные овцы, но вздох внутренний, глубоко интимный. Никто на свете не слышал от неё произнесёнными эти слова.

Выходит, не она одна называла людей овцами. Только она "бедными", а молодой убийца - проклятыми. Да какая разница.

- Простите меня,- еле-еле шевеля губами, пропищала Марина Ивановна.

Ком в горле мешал ей говорить. Паровозик на полном ходу слетел с рельсов, но по инерции продолжал двигаться вперёд. Ещё минута, и он остановится в своём движении. А потом неудержимо грохнется вниз. Никто во вселенной уже не способен остановить его.

- Простите,- повернулась к парню Марина Ивановна.

Парень застонал, согнулся и опять сжал руками голову.

- Да что ж ты делаешь...Ах ты...А...

Марина Ивановна растерянно смотрела на него. Что она могла сделать? Паровозик летел к земле. Никакой мистики. Никакой трансцендентности. Физика. Простая физика.

Парень не встал, а подпрыгнул.

- Ну ладно. Разбегаемся, что ли...

Марина Ивановна тоже встала. О, Боже мой, как ей сейчас захотелось домой! Перелететь от этой тёмной набережной, от шуршащей, как мыши в сене, воды, от этого страшного человека, подпрыгивающего на месте, глядящего поверх её головы куда-то вдаль...Дом! Зелёные обои её крохотной комнаты, кривой свет лампы, корешки книг...Домой! Домой! О, как бы ей перенестись отсюда домой, и плакать весь вечер и всю и ночь, и раскаиваться, и просить прощения у портрета старика с густыми взъерошенными бровями, согнутого, в упор уставившегося в душу, и поехать к чахлой сестре, и плакать и на её груди тоже, и вдыхать смрад её кислого дыхания, и слушать её тихие маты, и увещевания, и утешения, и даже не ненавидеть гул её проклятого телевизора, и научить её желторотых детей английскому языку...О, где бы взять крылья, чтобы исчезнуть из этого места в один миг!

О. Господи, сделай, чтобы я вернулась домой!

Марина Ивановна хотела улыбнуться, но только страдание, одно только страдание выползло из недр и застыло на запуганном лице, неестественно перекосив черты.

- Не поминай лихом, что ли...

Парень шагнул к ней вплотную и протянул руку. Марина Ивановна потянула ему навстречу свою...

И тут произошло что-то странное.

Марина Ивановна не поняла - зачем парень раз, два, три раза резко и высоко поднял и опустил левую коленку, и рукой в такт быстрым вздрагиваниям ноги бил её в низ живота. Глаза его при этом были абсолютно спокойны. Какая-то ленивая брезгливость застила их.

Только когда пришла боль, и тяжело забухало обрывающееся сердце, Марина Ивановна деловито отстранила чужого человека и принялась рассматривать себя.

- А,- тихонько простонала она, нащупав живот. Сердце колотилось с бешеной скоростью, и что-то случилось в голове. Пальцы правой руки испачкались в чём-то жирном и липком.

- А,- ещё один раз простонала Марина Ивановна. В голове стало мутно, тошно.

Неужели смерть, подумала Марина Ивановна. Здесь? Одной? Наедине с этим страшным человеком. За что?

Человек толкнул её на скамейку, и от боли Марина Ивановна застонала в третий и последний раз.

- Овца,- поджав губы, прошептал парень, достал из её кармана листок, из сумки мобильник, и, не глянув больше на умирающую женщину, как и в прошлый раз, исчез во тьме сразу, как шагнул с набережной.

Марине Ивановне всё это было уже всё равно. Чем больней становилось внизу, тем хуже делалось в голове. Боль поднималась выше, выше. Марина Ивановна не видела больше ни воды, ни неба, ни звёзд, ни двоих прохожих, прошедших мимо и не глянувших в её сторону. О чём она думала? Ни о чём она не думала. Великие ворота жизни закрывались перед ней, и одновременно распахивались для неё великие ворота смерти. Сердце она уже не чувствовала. В голове сделалось как-то странно, больно, ново. Ещё через пару минут она уже ничего не знала, не слышала и не чувствовала.

Марина Ивановна умерла.

Как бы хотелось знать: там, куда она ушла, есть ли тот, кто утирает безутешные слёзы обиженных, кто залечивает неизлечимые раны покалеченных, кто слышит стоны ищущих справедливости и не находящих её?

Как бы хотелось знать: всякую ли ошибку можно исправить, всякое ли горе можно выплакать, всякую ли обиду может простить один человек другому человеку?

Наглухо закрыты двери смерти. Ни одному не удалось выскользнуть из-под запоров и рассказать людям, что их ждёт.

Зачем все мучаются?

Одиночество, страх, боль - для чего?

Самые великие слова сказаны человеку Богом, самые беспомощные слова сказаны человеку им же. Когда Иов вопит: Обида! Обида! Не виновен я! Зачем ты убиваешь меня? - что отвечает Господь из бури?

Он говорит: Кто дал красивые крылья павлину, и перья и пух страусу?

Иов скоблит черепком нарывы и снова вопит: Не виновен! Не убивай! О-би-да!

Господь отвечает ему: Кто дал силу коню и украсил шею его гривой?

Причём тут грива? Причём тут страус и павлин? Слышал ли Бог, о чём рыдал прокажённый Иов?

А, вдруг, не слышал?!