Бедные углы большого дома

— Какое ужъ не усталъ, лица на тебѣ нѣтъ, — сожалѣла Акулина Елизаровна сына. — Лягъ, батюшка, отдохни.

— Что вы выдумываете!

— Да нѣтъ, ужъ вижу я по лицу, что усталъ и умаялся. И молчалъ вотъ все время, это ужъ не спроста. Ты не церемонься, мы допьемъ чай и однѣ, а ты лягъ.

— Точно, Ардальонъ, вы измучились, ходили много. Ступайте спать, — замѣтила Ольга Васильевна.

— Да, да, не женируйтесь, — ввернула маіорская дочь. — Вы деликатнаго тѣлосложенія.

— Покойной ночи, пріятнаго сна! — засмѣялась Варя.

Ардальонъ вскочилъ съ мѣста и выбѣжалъ въ свою комнату; онъ бросился на постель и залился слезами. Такъ онъ и уснулъ въ одеждѣ, уткнувшись лицомъ въ подушки. Черезъ часъ явилась въ комнату и Акулина Елизаровна, увидала сына, спящаго въ одеждѣ, и всплеснула руками.

— Ишь вѣдь какъ умаялся, бѣдняжка!.. Ардальоша, — шопотомъ проговорила она, дотрогиваясь до его плеча. — Дай я сапожки съ тебя сниму. Ножки затекутъ въ сапожкахъ-то.

Полупроснувшись, Ардальонъ далъ матери раздѣть себя и заснулъ снова.

— Христосъ съ тобою, родной мой, цвѣтикъ нѣжный. — шептала мать и тихо опустилась на колѣни передъ образами. — Долго продолжалась ея неслышная молитва, и только иногда слышался едва внятный шопотъ:

— Брысь! Охъ, ужъ эта кошка… И вѣчно начнетъ по ночамъ бродить! Васька, Васька, брысь!..

Потомъ снова бѣдная капитанша невнятно шевелила губами и клала земные поклоны.

— А вѣдь образокъ-то надо почистить, ишь какъ закоптился, — еще разъ внятно прошептала она среди безмолвной молитвы и, наконецъ, вздыхая и охая, съ озабоченнымъ лицомъ начала укладываться въ постель, словно соверша трудную, мучительную работу.

— Косточки-то всѣ болятъ, маслицомъ, что ли, потереть! — шамшила она. — Клопъ, кажется, прости Господи! У Ардадьоши надо будетъ диванчикъ-то посмотрѣть, да-а… — разсуждая такимъ образомъ, засыпала капитанша.

На слѣдующій день, во время урока, Варя посмѣялась Порфирію насчетъ его бѣгства.

— Мнѣ поцѣловать васъ вдругъ захотѣлось, — хмурясь отвѣтилъ онъ едва слышнымъ голосомъ.

— Ну, и поцѣловали бы, если захотѣлось, — засмѣялась она шутливо.

— Варя, зачѣмъ вы шутите этимъ? — спросилъ онъ сурово. — Мы ужъ не дѣти…

— Вотъ еще! Я часто цѣлую Ардальона. Что же мы такое, если не дѣти?

— Какъ что? Да вы взгляните на себя, а про меня и говорить нечего… Вы думаете, что я мальчишка-молокососъ, какъ Ардальошенька? Вонъ я ему разсказывалъ, какъ нѣмка васъ приглашала къ себѣ жить, такъ онъ только ротъ разинулъ и не понялъ ни слова.

Варя нахмурилась.

— Такъ зачѣмъ же вы о такихъ глупостяхъ думаете, — спросила она сердито.

— Въ томъ-то и дѣло, что не глупости, — съ жаромъ замѣтилъ Порфирій. — Или вы думаете, что не придется намъ устроить по-своему жизнь? Что я объ этомъ не думаю?

И Варя, и Порфирій смолкли. Урокъ шелъ довольно вяло. Вечеромъ Приснухинъ съ особенною страстностью спорилъ съ Ардальономъ насчетъ того плана жизни, который постоянно занималъ его молодую и горячую голову.

— Вотъ твоя мать бѣдная, Любовь Алексѣевна бѣдная, Игнатьевна тоже, — говорилъ онъ: — а почему онѣ бѣдныя? Потому, что не работаютъ, все просьбы пишутъ, по три рубля въ мѣсяцъ отъ благодѣтелей получаютъ, должны вездѣ. Вотъ онѣ по угламъ картофель ѣдятъ, масла на копейку покупаютъ, а у насъ на эти же деньги всѣхъ мастеровыхъ мать обѣдомъ кормитъ: здѣсь одного чаю сколько выйдетъ, какъ каждый въ своемъ чайникѣ завариваетъ. Вотъ посмотри, Варя учительшей будетъ, а денегъ тоже не скопитъ.

— Она замужъ выйдетъ, — рѣшилъ Ардальонъ.

— Тоже за бѣдноту, такъ ужъ не лучше будетъ! А лучше бы шить училась, съ моею матерью жила бы, и другія стали бы жить съ нами, — указалъ онъ на бѣдныхъ жилицъ ленныхъ владѣній.

Въ такихъ разговорахъ шло время. Варя иногда посѣщала Гребешковыхъ, и все болѣе и болѣе ухаживали за нею дѣвицы Гребешковы, потому что стоило ей придти, чтобы явился и Дикобразовъ. Онъ даже бралъ иногда ложу въ театрѣ для семейства Гребешковыхъ, непремѣнно настаивая на Вариномъ присутствіи въ ложѣ. Варя, совершенно незамѣтно для себя, завлекала юношу своимъ совершенно невыработаннымъ, чисто-дѣтскимъ характеромъ. Она и сердилась, и смѣялась, и невинно кокетничала безъ всякаго умысла, безъ всякихъ глубокихъ соображеній, хотя всѣ ея поступки и вызывали глубокія соображенія въ голосахъ дѣвицъ Гребешковыхъ.

— Она порядочная кокетка, — осмѣлились онѣ какъ-то замѣтить Дикобразову.

— Это бѣлая страница, на которой покуда каждый старается прочитать то, что онъ хочетъ, — отвѣтилъ Дикобразовъ.

— Такъ вы ее пустою называете? — засмѣялись ядовито дѣвицы.

— Я хотѣлъ сказать, что только въ ней еще не нашелъ грязи, — отвѣтилъ онъ, съ гримасой взглянувъ на нихъ.