Бедные звери шизария(СИ)

Первый удар по мозгу — наблюдательная с душераздирающими уколами. Килограммы таблеток довершат химическую атаку по организму, а того, кто выжил после химиотерапии, сведут с ума дикие вопли и страх, до последней клетки иссушающий мозг.

Неправда, что страх купируется аминазином.

Страх и есть отмирание мозга.

— 6 —

Начали выпускать буйных из наблюдательной.

Широко улыбаясь и непрерывно что-что весело бормоча, заметалась по коридору бритая Коновалова…

Выпустили Феню Богомолку. И с этого момента ее пронзительные молитвы обогатили монотонную жизнь унылого коридора.

— Господи! Красота какая! — упала она на колени перед цветущей бегонией, — И как на нее не помолиться! Цветочек ты мой аленький, ласковый, тоже в тюрьме! Прости ты нас, Господи!

Вдруг она прервала молитву и стремительно рванулась за летящим огрызком яблока, догнала его, подхватила, расцеловала, облизала и захрустела, громко и аппетитно, на весь коридор. После обеда Феня осталась в столовой, догребла искалеченной рукой остатки пшена из тарелок, рассовала брошенные горбушки по карманам.

После появления Богомолки в коридоре. Мимика Зины оживилась. Ее пустые метания по коридору приобрели "политический" оттенок. Она оказалась ярой атеисткой и каждыый раз, узрев коленопреклоненную Феню, Приостанавливала ход и принималась остервенело покручивать кукишами у виска:

— У! — У! — У!

Она до тех пор покручивала "винты" и тыкала пальцем в богомолку, пока та по настоящему не оскрблялась и не отвечала достойно:

— Сама такая!

В ответ Зинка неописуемо радовалась и ухала, ухала свое "У! У! У!"…

Моя попытка обнаружить в психушке диссидентов не удалась. Зинка в прошлом оказалась банальной атеисткой, возможно и научным каким — то работником. Вообще карикатурой на богоборческий в прошлом комсомол.

— 7 —

Под моей подушкой появились два куска хлеба…

Найденное добро я убрала на подоконник. Тут же к нему осторожно подкралась Феня, забрала куски и вдруг с плачем упала на колени:

— Господи, прости меня, грешницу!

На следующей день куски хлеба снова появились под моей подушкой. На этот раз хлеб был белый…

Солидная тетка, Аполлинария Федоровна, обнаружила под своей подушкой пакетик с мелочью. Она раскраснелась, заволновалась, разозлилась, швырнула деньги на пол и закричала:

— Фенька, чертова богомолка! Забирай свои копейки! Подойдешь к моей кровати — голову оторву!

Феня долго ползала на своих больных ногах под кроватями и собирала раскатившуюся мелочь, причитая:

— Господи! Никто не берет милостыньку! Прости мои грехи! Пусть кто — нибудь возьмет — и ты меня простишь, я знаю, Господи! По домам нам надо! По домам!

И снова появились деньги под моей подушкой…

Феню гнали и бранили все больные, брезговали ее хлебом и монетками, всем ее нехитрым богатством. Но однажды она подошла к бабке — клептоманке:

— Возьми, это — тебе! — и сунула ей в руки несколько монеток.

Та недоверчиво смотрела снизу вверх на Феню и молчала, не могла принять безумно щедрого подарка, боялась — не побьют ли опять за что — нибудь. Но Феня продолжала упрашивать:

— Возьми! Ты — возьмешь — и меня Бог простит. Это — милостынька!

Старушка вдруг при слове "милостынька" просияла своими голубыми, что- то вспомнила, поняла и поло-жила мелочь в карман.

Богомолка безумно обрадовалась:

— Она взяла! Простил меня Господи! Выпишут меня скоро! Домой отпустят!

IY. СИНДРОМ СТАРУХА

— 1-

Две трети обитателей отделения — старухи. Из глухих деревень привозят родственники своих заброшенных одичалых бабулек, сдают под расписку и навсегда уезжают, а старухи, забытые Богом и детьми, остаются наедине со своим скорым концом, потихоньку обживают постели — гробы, благо и кладбище видно из окна.

Старухи в отделении не работают, полов не моют, ведер с кашей не таскают. Хозработы на совести малины. Девчонки моют посуду, они же по приказу сестер заботятся о старухах. Одевают их и водят на прогулку. Руководство психушки по — умному объединило приют для пристарелых с женской колонией и в результате здорово сэкономило на обслуживающем персонале. Бабкам — лафа, совершенно обленились. Жизнь королевская.

Запомнилась такая картинка.

— Одень — ка меня! — просит сухорукая бабка Катя Ябеду. Ленка тут же подскакивает, наклоняется и натягивает на костяные коленки нитяные казенные чулки и привязывает их сверху веревками с силой кровоостанавливающих жгутов. Но той — ничего, в самый раз.

Уверенными движениями Ленка Ябеда натягивает поверх чулкоов на бабку черные тюремные подштанники, а сверху — телогрейку.

Но и для престарелых здесь не дом отдыха. Им тоже достается.

Каждое утро в пять часов ставили очень болезненные уколы моей соседке справа, глухонемой бабке Жировой. Ежедневно приходилось наблюдать, как медсестра задирала ей рубашку и вонзала в молочное желе ягодиц страшную иглу. Лицо бабки передергивалось от невыносимой боли, из горла вырывалось немое мычание, она зарывалась под подушку, вытирала слезы, крестилась и жутко беззвучно рыдала.