Бедные звери шизария

Кто я на самом деле? Буйная? Тихая? У меня много тайн. Иначе я бы не очутилась здесь.

Что выявят палачи? Разумеется, я не вижу ангелов, летящих по небу, и чертики не прячутся у меня под подушкой, но если я — пишу, значит я — безусловно аномальна и не такая, как все? Кто же я с точки зрения белых равнодушных халатов? Шизик? Параноик? Олигофрен?… Как мне хочется распахнуть двери психушечного монастыря, дать наплакаться всем "тихим", развязать всех буйных, накормить досыта доходяг, позволить малине накуриться до потери пульса. Пусть разбегаются из распахнутых дверей, разлетаются из распахнутых окон, до того, как отравленные мозги не превратились в пережженные куски слизи, пока разум еще понимают, что стены психушки — не санаторий — а тюрьма… Бегите! Летите! Прыгайте из окон! Я больше никого не удержу! Я такая же как все…

Вдруг зажегся свет. Сеанс окончен.

— Ждите результатов, — ответил врач на мою попытку заглянуть в будущее.

Выписали Алку Наркоманку.

За ней приехала бабушка, привезла фирменные джинсы и дубленку. Алка одевалась торжественно, медленно и долго, по полной наслаждаясь долгожданным моментом. Загадочная улыбка не сходила с лица.

— Оставь мне ручку, пригодится.

— Нет. Здесь ничего нельзя оставлять. Если оставишь — вернешься. Такая примета.

Когда мы с девчонками спустились хлопать дорожку, внизу под окнами корпуса увидели, что Алка дожидалась нас. Она стояла с бабушкой и улыбалась. Специально задержалась попрощаться с подругами по несчастью. Кивнула на окна второго этажа, прислушиваясь:

— Девчонки, слышите? Капитанша наша из третьего кричит.

— А что кричит?

— Да то же самое. Мужа зовет. Задница болит… Жалко ее, перевели на сульфазин. Ну, все, девчонки, пока! Целую всех! Держитесь, девочки! Немного осталось! Марианночка наша, пока! Прощайте, девчонки! Прощай, Сан — Петелино!

— 2 —

— Что ж это за отделение такое жуткое — ТРЕТЬЕ?

— О — там — всем конец. Сплошной сульфазин. Умных там нет. Одни приговоренки, убийцы. Жуть. Гнилое место. И… постоянно там покойники. Мрут там люди как мухи. Попадешь туда — конец.

— Почему нас так долго не выписывают? — на глазах у Брыловой слезы, — Следователь сказал, что экспертиза будет продолжаться всего три недели, а держат уже целый месяц! Сколько нам здесь находиться?

— Сколько надо, блядь, столько и будешь здесь! Невменяемые под амнистию не попадают!

— Мне врач сказала, что не готова энцефалограмма. Все врачи куда-то разбежались, гриппуют.

— Гинеколога уже целый месяц никто не видел…

— Гинеколог — это самая главная проверка, последняя…

— Если тянут, значит, неспроста.

— Им тут работники здоровые нужны, некому работать, мыть полы и посуду…

— Вас уж точно не выпишут. Людей мало осталось.

— 3 —

После праздника Анечка еще больше осунулась.

— Что у нее за родители! Бросили бедную, никто не приезжает! — сокрушалась Аля, — Даже на праздник ни-какого подарочка. На, милая ты моя, угощайся.

Но грусть девушки никакое печенье рассеять не могло. Она все больше погружалась в себя, бродила по ко-ридору глядя под ноги. Иногда, сидя на стуле, раскачивалась в забытьи.

Пришла санитарка, скатала ее матрас, перестелила постель в коридор.

— Куда? Почему? Она здесь самая тихая! — недоумевала я.

— Врачу виднее!

Анечка сидела под пальмой, разминала пальцы, массировала их, при этом беспрестанно раскачивалась на как маятник назад — вперед.

— Тебе плохо? Что болит?

— Ничего, — прошелестела она в ответ и спрятала руки в карман. Отвернулась, кусая губы.

Я не стала приставать.

— Аня! — позвала Аля. — К психологу тебя вызывают!

Вернулась она вся в поту, мокрая, фланелевый халат вымок насквозь. Во время обеда не прикоснулась к еде, качалась своим любимым способом за столом, пока ее не уложили в постель, поставили капельницу. Сорочка превратилась в сплошное желтое пятно.

— Фу! Почему такая грязная?! Какой запах, — увидела ее сменная сестра, — Сегодня банный день. Что ж ты сорочку не сменила?

Анечке на глазах становилось хуже. В глазах застыла боль.

— Да что ж это такое? — собрались возле ее кровати больные.

— Разойдитесь, девчата, видите, плохо ей очень.

Но куда разойтись? Все восемьдесят коридорных душ наблюдали за капельницей. И никакого обычного шума.

Анечка из глубины мокрой постели пристально глядела на меня. Застывшие глаза отражали бездонную пропасть.

— 4 —

И вдруг прибежала медсестра: "На комиссию! Главрач пришел!"

Первой вызвали Брылову. Пока она отсутствовала, я поняла, что значит: "Ожидание — медленная смерть"

— Да не волнуйся ты так! — Успокоила медсестра, — У тебя все хорошо!

…Вышла Брылова, красная, в пятнах, облегченно вздохнула:

— Выписали!

А у меня — все впереди. Таких экзаменов сдавать никогда не приходилось…

Вдруг рядом со мной пристроилась Феня Богомолка…Санитарка на нее прикрикнула:

— А ты — куда, чудо? Тебе туда — нельзя! Уходи!

Но Феня с достоинством ответила:

— Пришел главврач! Я жаловаться буду! По домам нам надо!

— Ну, врач тебе сейчас покажет — к а к жаловаться!

Меня вызвали, я вошла…Вдруг в кабинет ворвалась Феня и с криком бросилась к мужчине, сидящему в центре стола: