Бедный маленький мир

– Хорошо. Карсон сформулировал гипотезу, что полиморфизм и обеспечивающая его часть генома способствуют постоянству вида, расширяют его приспособительные возможности и ареал распространения. Ну, мы же в основном занимались сельскохозяйственной микробиологией. Для наших любимых хоздоговорных тем перспективные исследования в этой области могли быть полезными. И у нас появилась тема. Так, темочка. Она была не то чтобы закрытая, но… В общем, Сережа начал ее разрабатывать, параллельно со своими эль-формами. Точнее, даже не так было дело. Сережа пришел к начальству и сказал, что такая тема была бы для института важной. И вызвался ее разрабатывать. Ему обеспечили круглосуточный доступ к электронному микроскопу, но, похоже, никто от него ничего не ждал – пусть себе молодой сотрудник развивается. А найдет какие-нибудь биоинженерные способы воздействия на этот самый полиморфизм – отлично, засеем элитными сортами пшеницы малоплодородные земли северного Полесья. Понимаешь, Сережа… твой отец был очень неожиданный человек. Однажды я взяла больничный – ни с того ни с сего разболелись почки – и сидела дома, пила себе травяную настойку. Так бы мне и сидеть, но нет – решила дописать отчет и пошла в институт забрать кое-какие материалы. Он увидел меня в окно своей пристройки, где электронный микроскоп находился… Ты представляешь на минуточку, какого размера тогда был электронный микроскоп?

Иванна пожала плечами, показала руками неопределенно:

– Ну, такой… Он же электронный…

– Занимал два этажа, – гордо сообщила Дина. – Два этажа пристройки. Так вот, Сережа выскочил и затащил меня за руку внутрь. Он был очень взволнован, просто как никогда. Между прочим, эту его эскападу кое-кто видел, отчего слухи, само собой, разгорелись с новой силой. К тому же я просидела у него три часа. За это время твой отец выкурил пачку сигарет и, как-то очень сбивчиво и повторяясь, рассказал мне, что полиморфизм его совершенно не волнует, да и не стоит придавать ему такого значения, потому что вообще никакого полиморфизма не существует в том виде, о котором говорил Карсон. Потому что способ прикрепления политенных хромосом к ядерной мембране комара таков, что тему полиморфизма можно снять с повестки дня. Нет никакого полиморфизма, короче говоря. То есть Сережа это раньше сказал, чем Стегний, был такой генетик из Томска, автор статьи «Архитектоника вида». «Ну, ты-то, Дина, понимаешь, – сказал он мне, крепко сжимая мою руку и глядя прямо в глаза, – что эволюционные преобразования возможны только через изменение программы индивидуального развития?» Короче говоря, через мутации в онтогенезе. Вот что он имел в виду.

– Весело там было у вас, – с сомнением сказала Иванна. – Прямо Стругацкие.

– Вот именно в тот момент я поняла, что Сережа… – Дина вздохнула. – Ну не то чтобы он сумасшедший, нет, а просто меры не знает. Потому что в те годы тема про управляемые мутации плохо пахла. Даже откровенно воняла, на мой взгляд. Так я ему и сказала. Мол, сегодня комар, завтра – человеческий эмбрион… «Ну, зачем же эмбрион?» – непонятно отозвался Сережа. А я заявила, что лично мне неприятно развивать эту тему дальше, но я, по крайней мере, очень рада, что наш институт не располагает такой экспериментальной базой и таким оборудованием, чтобы всякие маньяки могли реализовывать свои проекты. «Какой ты, к черту, ученый? – заорал Сережа на меня. – Дура ты! Иди отсюда!» И я ушла. А через два дня вышла на работу и столкнулась с ним на лестнице главного корпуса. У него был очень виноватый вид. Я решила, что он готов извиниться, но Сережа сказал совсем другое. Он сказал: «Я наговорил тебе много того, чего не должен был говорить. Что-то на меня нашло. Пожалуйста, не говори никому. Никому, Дина, и никогда!» Он мне очень тогда не понравился. Совершенно был на себя не похож. Собственно, я и не собиралась никому ничего говорить. Но прошла неделя, и тут случился день рождения моей двоюродной сестры Альбинки. Когда уже уложили детей, поздних гостей и даже альбинкиного мужа, который еще некоторое время сопротивлялся и требовал продолжения банкета, мы с ней зависли на кухне с задушевными бабскими разговорами под коньячок. И я, уже и не вспомню, в каком контексте, стала ей с пафосом говорить о том, какая опасная у нас работа, как легко перейти можно грань и выпустить из бутылки джинна, и привела в пример Сережу с его идеей управляемых мутаций. «Кошмар! – ужаснулась Альбинка. – Это же страшное оружие, если хочешь знать!» Я стала жаловаться ей, что Сережа стал какой-то странный и нервный последнее время, а ведь дружили, общались и все такое. «А может, он завербован?» – на голубом глазу спросила Альбинка. В общем, безответственный треп двух пьяных женщин. Но с тех пор я не пью никакого алкоголя. Даже пива. Потому что, возможно, в тот момент я убила человека.

– Ну, вы преувеличиваете, – осторожно возразила Иванна. – Если моего отца и убили, то уж точно не вы.