Бедный маленький мир

Такси завернуло к дому, и в этот момент воображаемая картина точно, до малейших деталей, словно калька с основой, совместилась с реальностью. Реальность была именно такой, которую Иванна боялась увидеть больше всего. Наверное, все жильцы высыпали во двор и теперь переговаривались шепотом, а кто-то в толпе плакал, и в ночном весеннем воздухе был разлит запах корвалола.

– Что случилось? – спросила Иванна стоящую рядом маленькую пожилую женщину.

Спросить получилось плохо – губы онемели, и во рту было сухо, но женщина поняла. Потому что тот же самый вопрос задавали все, кто подходил.

– Дину убили, соседку мою. – Женщина посмотрела на нее сухими тоскливыми глазами. – И мальчика.

Иванна смотрела на женщину – у той шевелились бледные губы.

– Оба как живые… – И снова выключили звук. А потом включили: – …Дверь была открыта… мой муж кричал: «Дина, Дина!..» А они на кухне, в обнимку… Дина и Ромочка…

– Как их убили? – спросила Иванна.

– А вы кто? – устало посмотрела на нее соседка, и взгляд ее стал более сосредоточенным. – Вы тоже из полиции?

Вопрос вывел Иванну из ступора. Надо было поворачиваться и уходить. Билеты, документы, деньги у нее с собой. В квартире Дины останется кожаный саквояж, пара джинсов, несколько футболок и всякие трусы-носки. Она не может позволить себе оказаться в числе подозреваемых. Не может пойти в полицию, сказать, что разговаривала с Диной накануне, ела мусаку, укачивала Ромуську на коленях. В результате она окажется в чужой стране, в каком-нибудь КПЗ, и ни одна живая душа не поверит в ее историю. Да и историю рассказать невозможно. А настоящих убийц не найдут никогда и ни за что.

О чем она думает?

Это не тот груз, который возможно вынести.

Если бы она не приехала…

Если бы она вообще не родилась…

Когда женщины в сербских и македонских народных костюмах пели и освещали горним светом только что созданный мир, бабушка Дина крепко обняла Ромуську, потому что уже все поняла, а маленький мучной ангел ни за что не должен был испугаться.

И ему не должно быть больно.

Возможно, ей даже так пообещали. Как комарик укусит.

Если бы она знала…

Все это началось давно, и конца и края этому не видно.

Бесполезно.

Часть вторая

– Я мерзну, а тебе смешно, – сказал он черноухому спаниелю.

Спаниель действительно ухмылялся.

– Сволочь ты, Лайсон, – сказал он, глядя спаниелю в глаза.

Спаниель подошел и уткнулся носом в его колени.

– Старая сволочь. Что бы я без тебя делал?

На него смотрел влажный каштановый глаз, немного забеленный у нижнего века глаукомой.

Он сел на пол, обнял собаку и, уткнувшись носом в теплую шерсть, плакал, сколько хватало сил. Весь вечер плакал. В результате от слез возникла кислая тошнота и резь в районе поджелудочной.

Он выпил воды, виски, снотворного, и сразу после таблеток его стошнило в горшок с драценой маргината. Драцена вздрогнула от того, что он вцепился в края горшка обеими руками, и ему вдруг показалось, будто она, драцена, даром что бессловесное растение, сейчас возьмет и задушит его двумя своими ответвлениями ствола. Как будто руками.

«Придут утром доктор Ковальски с градусником и Лена с чаем, а я задушен драценой…» – подумал он, лежа животом на ковре. Никогда он не позволял себе так раскисать.

«Придет завтра Лена, принесет чай, и я ее наконец трахну», – была следующая мысль. Мысль показалась ему более здоровой, чем предыдущая. Более оптимистичной, что ли. Эта Лена Свенссон, безупречная мамка-нянька-экономка с белыми, узкими в запястьях веснушчатыми руками и курносым носом, каждое утро приносит ему чай с гренками и жалостливо смотрит на молчаливого и угрюмого славянского мужика, который живет у них в доме вот уже третий месяц и в ответ на ее заботы сдержанно говорит «спасибо». Или не жалостливо, а снисходительно? Какая, к черту, разница? Да, надо ее трахнуть завтра. И каждое утро трахать сразу после чая с гренками. Или до. У нее, вероятно, и попа в веснушках, и спина, и грудь, и…

Возможно, тогда появится хоть какой-то смысл.

Нравится ли ему Лена Свенссон? Да как сказать.

Но не всем же входить в ультрамариновую воду Которской бухты в батистовом белом костюме…

«Спасибо», – сказал он наутро Лене Свенссон. Та кивнула и удалилась с прямой спиной, рассуждая о странных нравах славянских мужиков, о темпераменте которых она была лучшего мнения. В чем-то жилец похож на итальянца – такие черные брови, нос такой… И такие жесткие холодные синие глаза. Она боится встречаться с ним взглядом. Нет, он не итальянец, совсем не то. Лена была в Италии целый месяц, итальянцы другие. Веселые, шутят, смотрят на девушек. А этот смотрит сквозь нее и разговаривает только со своей собакой.