Бедный маленький мир

Король Матиуш был маленький и тонкошеий, со светловолосой головой, пушистой, как одуванчик. У него были «королевский» жилет со стразами и золотыми галунами, сапоги с маленькими шпорами и круглые серые глазищи. Все его учили жить, никто его не принимал всерьез, и сам он постоянно ошибался. Когда в спектакль стала штрих-пунктирно вплетаться тема доктора Корчака, для которого, собственно, дети из еврейского Дома сирот и разыгрывают грустную сказку в невыносимых условиях краковского гетто, Иванна уже не могла отвести глаз от сцены.

«Он убирал наш бедный двор, когда они пришли… – говорили дети, и Иванна этот бедный двор отчетливо видела, она почему-то всегда знала, как тот выглядит. – И странен был их разговор, как на краю земли. Как разговор у той черты, где только «нет» и «да». Они ему сказали – ты, а ну иди сюда! Они сказали: ты поляк? И он сказал: поляк… Они сказали: как же так? И он ответил: так… Но ты ж, культяпный, хочешь жить, зачем же, черт возьми, ты в гетто нянчишься, как жид, с жидовскими детьми? Они сказали: трам-пам-пам, к чему такая спесь? Они сказали: Польша – там. А он ответил: здесь…»[9]

Главное условие было соблюдено – музыка звучала непрерывно. Бранка, Гоша, Милан и Бокан, сидя по периметру сцены, переходили от темы к теме, и музыка, звучащая на бэкграунде, делала известную историю вообще невыносимой.

Давор внимательно посмотрел на Иванну и кончиками пальцев вытер ей слезы.

В это время король Матиуш уже хорошо знал, почем фунт лиха и что с ними случится в самом конце.

В это время Давор понял, что именно он сделает.

В это время дети из Дома сирот, взявшись за руки, уже собирались уходить со сцены туда, откуда еще никто не возвращался.

В это время Иванна подумала то же самое, что подумал Давор.

Десятилетний Матиуш уходил последним. И сказал напоследок, глядя серыми глазищами в глаза всей площади сразу:

Окликнет эхо давним прозвищем,
и ляжет снег покровом пряничным,
когда я снова стану маленьким,
а мир опять большим и праздничным.
Когда я снова стану облаком,
когда я снова стану зябликом,
когда я снова стану маленьким,
и снег опять запахнет яблоком.
Меня снесут с крылечка сонного,
и я проснусь от скрипа санного,
когда я снова стану маленьким
и мир чудес открою заново.[10]

* * *

В аэропорту Борисполь один за другим приземлились два небесно-голубых «Боинга» – в Киев прибыли аравийские «воздушные шейхи» Аббас аль-Ассад, его брат Карим и сын брата Мелик, за двухметровый рост получивший домашнее прозвище Мышонок. Воздушными шейхами их называли диспетчеры всех аэропортов мира – за всепоглощающую страсть к полетам. В воздухе они проводили значительно больше времени, чем на земле. В их «Боингах» было все – домашние кинотеатры, бильярд и боулинг, индивидуальные каюты, кухни и повара, а у большого любителя флоры и фауны Мышонка Мелика еще и небольшой атриум, несколько клеток со всякой мелкой живностью – хамелеонами, игуанами и палочниками, которые виртуозно принимают форму веточек. Любимым развлечением Мышонка во время полета было курение кальяна и пересчитывание палочников на веточках. Палочники мимикрировали, и Мелик всегда ошибался.

– Давайте, – предложил Аббас аль-Ассад мрачному и болезненно бледному президенту, – мы с вами сейчас пойдем попьем кофе, выкурим по сигаре, а за это время долетят и приземлятся еще два «Боинга», и в каждом из них будет годовой бюджет государства Украина.

Президент глухо молчал. И тогда в разговор вступил Карим – в глубине души он считал себя более красноречивым, чем брат, и к тому же был недоволен, что Аббас вот так прямо, без аргументации, заговорил о деньгах. В конце концов, не в них же дело. Не в них.

– Вы поймите нас тоже, господин президент, в то время, когда христианский мир подозревает мусульман во всех мыслимых и немыслимых преступлениях против человечества, только двое из вас пришли к нам и сказали, что мы одной крови. Это был покойный Иоанн Павел и еще этот парень, под Исламскую симфонию которого мы летаем. А вас мы просим совершить единственно правильное действие, которое должно повлечь за собой единственно правильное последствие. Два бюджета Украины. Нет? Что вы молчите? Три бюджета. Просто один «Боинг» придется занять у отца, у нас с ребятами только четыре. Мелик, позвонишь дедушке, он тебе даст. Мелик у него любимчик, дедушка ему не откажет. Что вы молчите, господин президент?

Переводчик-синхронист выглядел так, будто вот-вот грохнется в обморок. Видимо, он живо представил себе, как прямо сейчас на летное поле один за другим приземлятся три годовых бюджета страны.

– От меня больше ничего не зависит, – очень тихо сказал Президент.

– Что? – встрепенулся переводчик. – Повторите, пожалуйста, я не расслышал.