Бедный маленький мир

Его маленькая неутомимая дочка Настюха переклеила обои в спальне – они давно уже требовали переклейки, но лианы – почему она их выбрала? Лианы создавали ощущение влажных и небезопасных тропиков вместо того, чтобы успокаивать и нейтрализовать. А Виктор Александрович был в командировке и вовремя не пресек превращение его тихой мужской спальни в чавкающий тропический лес. Может быть, именно этот хаос на стенах и нарушал его сон, но, вероятнее всего, не спалось потому, что он мучительно изобретал принцип деятельности отдела, руководство которым все-таки, поколебавшись с месячишко, принял и перебрался из Института проектирования мегаполиса, где всю деятельность давно обессмыслили многочисленные застрявшие там чиновники от градостроительства, в эти две комнаты на четвертом этаже здания, которое скромно называлось «корпус № 2». Понимал он одно: ему нужна маленькая армия, где каждый умеет сражаться с сарацинами, разговаривать с драконами на их языке и исцелять наложением рук. В общем, ему нужны бойцы, а у него мальчишки – близорукий толстяк Димка, племянник, последовательный фанат ранних немецких романтиков, и замороченный системщик Валик, специалист по спутниковым системам слежения.

А завтра… нет, уже половина третьего ночи, значит, сегодня они привезут ему какую-то Иванну, с которой, может быть, они бы и пересеклись в Университете, но – разминулись на три года, потому что Виктор Александрович ушел из вузовской среды и смел надеяться, что навсегда.

Она пришла ровно в десять утра – в гладком черном свитере, заправленном под широкий кожаный ремень черной джинсовой юбки. И в августе (хоть и дождливое, а все-таки лето) она была в достаточно высоких зеленых замшевых ботиночках – не до конца зашнурованных, так что, когда она положила ногу на ногу, он увидел бархатную изнанку свисающего зеленого «языка».

– Чем вы занимаетесь? – спросил он. Вопрос конечно же был тестовым – ему важно было, как она ответит.

У нее темные волосы до воротника и светло-карие глаза. И умные губы. Он давно заметил, что губы бывают умные и глупые. У нее были умные губы.

– Я преподаю системный анализ, историю философского постмодерна, логику. Но это не важно.

Да, у нее умные губы. Зато он, как ему когда-то признались, умеет улыбаться глазами.

Он сидел, подперев кулаком подбородок, и глаза его улыбались. А почему – он и сам не знал. Она была спокойна, никуда не торопилась и смотрела прямо в его улыбающиеся глаза.

– А что важно? – спросил он приглушенно, в кулак.

Она ответила странно:

– Моя работа – обеспечивать и поддерживать ситуации развития.

– Чем обеспечивать и поддерживать? – Виктор Александрович отклеил руку от подбородка.

– Собой, – сказала Иванна.

Они помолчали. Он потянул сигарету из пачки.

– Вам нужна помощь, – без тени вопросительной интонации проговорила Иванна, – партнерство и рабочая сила.

– Да, – кивнул он.

– Пожалуйста.

Он уже тогда любил ее. Но еще не знал об этом. Даже тогда не знал, когда танцевал с ней на Рождество. Тогда он просто хотел ее, и это было неразделенное желание.

И только сейчас, когда он смотрел на свою молчащую черную «Моторолу», он уже знал что-то про себя.

И телефон зазвонил.

– Витя, – сказала Иванна, – извини, что отвлекаю. Можешь говорить?

Витя буквально задохнулся от такой неадекватности. А с другой стороны, откуда ей знать, что он сидит тут с затекшей спиной? С ее точки зрения, он вполне может быть у отца или ужинать жареной картошкой с Настюхой и ее бойфрендом в худпромовской мастерской среди подрамников и всевозможного барахла, которое бойфренд Костик последовательно перемещал с помойки в мастерскую и любовно называл «коллекцией объектов». Это он думает о ней. Она же, безусловно, думает о чем-то другом – о проблеме, например. На работе она работает. Как машина.

– Нет, я жду, – как можно более спокойно сказал он.

– Здорово! – обрадовалась Иванна. Она вообще была какая-то очень веселая. – Витюша, поставь чайник.

И поскольку он явно растерялся, повторила:

– Поставь, пожалуйста, чайник на плиту. Я сейчас поднимусь.

Она приехала! – наконец понял обычно очень сообразительный Виктор Александрович. Ну что ей надо было сказать? Не поднимайся? Погуляй вокруг дома, поднимись через полчаса, я успокоюсь, покурю, уберу с лица это странное выражение, переоденусь, в конце концов?

Он справился.

Дверь Иванне открыл ее шеф – он был по-домашнему в джинсах и в клетчатой рубашке. Рубашка зеленая, мягкая, выгоревшая и точно такая же, как у Иванны когда-то: они тогда стояли маленьким лагерем в Каньоне и учились ездить верхом. Она любила эту свою рубашку – ткань пахла летним полднем, травой, лошадьми. Скрепя сердце она разорвала ее, и без того порванную в трех местах, на небольшие куски, потому что механизм арбалета лучше всего протирать простой хлопчатобумажной тряпочкой…

– Ну, здравствуй, – устало сказал он. – В «Зарницу» играешь? Мы ждем тебя через два дня только.

Иванна была на удивление умиротворенная.

– Тогда я пошла, – быстро сказала она. – Хотя у меня в пакете торт и буженина.

– Дура маленькая… – прошептал он и втащил ее за плечи. – Я тебя ждал.