Бедный маленький мир

Едешь себе, едешь, в целом понимаешь, что город уже где-то рядом, за окном по-прежнему проплывают какие-то поля и осины, и вдруг в прямой и ближней перспективе видишь церковь. Она появляется как бы ниоткуда, и у тебя возникает ощущение, что здесь дорога кончается. И если двигаться на большой скорости, то возникает и второе ощущение: либо это мираж, придуманная Коцюбинским Фата Моргана, и сейчас пролетишь ее насквозь, либо церковь все-таки настоящая и столкновение неизбежно. Но прямо под высоким холмом, на котором церковь и стоит, дорога делает плавный поворот вправо, и, описав полукруг, вдруг оказываешься прямо в центре города, видишь оборонительный рубеж с восемью пушками и за ним – то, что все жители города называют Вал. Это удивительное место, где деревья и церкви существуют в симбиозе и как будто обладают общей сущностью и равным возрастом – их корни и фундаменты сплетены и теряются в сумеречной ретроспективе календарного времени, их кроны и купола материально подтверждают идею хайдеггеровского «присутствия» и позволяют потрогать одиннадцатый век и всей ладонью ощутить его прохладную шероховатость.

Впервые я оказался возле Вала в холодное и насквозь мокрое ноябрьское утро. Помню, что какое-то время стоял и смотрел на засыпанную разноцветными листьями тропинку, которая, как я подозревал, могла увести неожиданно далеко, а потом пошел по ней вперед, под дождем, глядя в небо и время от времени вытирая мокрым рукавом мокрое лицо. Остановился только между Спасским и Борисоглебским соборами – между ними была невидимая дуга, линия напряжения или какая-то лакуна в пространстве. Я там стоял, смотрел на кроны огромных деревьев и на ворон в небе и забыл думать, куда идти дальше, а в это время неизвестная мне спокойная и сосредоточенная сила проводила надо мной тщательную и рациональную работу по разборке и последующей сборке меня же, и не могу сказать, что мне было неприятно. Другое дело, что было удивительно, и нигде больше такого странного чувства я не испытывал. Дождь кончился, и небо немного прояснилось, а главное, что голова определенно встала на место. И только тогда я почувствовал запахи – подгнивающих листьев, мокрых желудей и каштанов под ногами и – запах реки. Позже я узнал, что совсем недалеко берег Десны и речной порт, что река делает здесь поворот и можно уплыть куда-то на восток, доплыть до Путивля, а потом незаметно для себя оказаться то ли в Курской, то ли в Брянской области. И до России, и до Беларуси рукой подать. Тут совсем недалеко есть точка, где сходятся три границы.

Три страны.

«Три страны исчезнут из-за этого города на тысячу лет».

Что значит – исчезнут?

– Ты чего там бормочешь? – спросила Иванна, остановив течение моих мыслей.

Но последнюю мысль я все же додумал: что, если именно Чернигов – гвоздь в основании конструкции, краеугольный камень, часть какого-то целого, которое может рассыпаться, если ее, главную часть, убрать?

– Иванна, у целого есть части?

– Есть, а как же. Но у целого есть еще кое-что.

– Сила притяжения? Точка сборки? – Далась мне эта точка сборки, я всю дорогу только о ней и думаю.

– Не знаю. – Иванна повозилась на сиденье, положила ногу на ногу. – Что-то есть у целого, что никак не называется. Об этом еще Богданов говорил Сан Саныч, который «Тектологию» написал и еще что-то там о полетах на Марс. Так вот, он сказал что-то вроде «целое больше простой суммы его частей». А писал он об управлении и организации. И по-моему, говорил об организационном целом. Но мне кажется, что предикаты здесь могут меняться, главное, что он сформулировал принцип: целое больше простой суммы его частей.

Тогда, вернувшись из Москвы, мы пили вермут и мате, потом еще три дня провалялись с высокой температурой (участковая врачиха пришла, сказала «грипп» и смотрела недобрым глазом, наверное подозревая нас в круглосуточном прелюбодеянии). А когда на четвертый день температура спала, мы поняли, что, возможно, еще некоторое время, а может, и навсегда приговорены двигаться куда-то, тем более что мы все равно находимся вне той реальности, где все непротиворечиво. Нас вышвырнуло туда, где нет привычной топонимики, и теперь нужно ставить вешки и наносить значки на карту, чтобы не соскользнуть в следующий, еще более непонятный и разреженный мир.

Поэтому мы и ехали сейчас в Чернигов.

* * *

Да, елки-палки, пускай бы она любила кого угодно! Пускай бы вышла замуж, родила троих детей, отказалась бы ездить в командировки и стала разводить на подоконнике своего кабинета комнатные растения. Он разрешал бы ей делать все что угодно – читать книжки, учить японский язык, делать мультики на компьютере. Только бы ежедневно с десяти до семи она была рядом. Пила бы с ним кофе. Позволяла бы гладить себя по голове и называть ребенком. Соглашалась бы иногда пойти с ним в тот самый ресторан… Нет, в тот самый она, наверное, не пойдет. В любой ресторан. Черт! Она никуда не пойдет. Она уволилась, и их общее пространство – пространство работы и взаимного дружеского участия – исчезло.