Бедолаги

Со стороны Брикстон-роуд слышались шум, звук автобуса и даже крики, какой-то женский голос, сердитый и резкий, зазвучал ближе. Кошка улеглась. Джим замер, подавив в себе желание выглянуть через узкий проход на улицу, где за его спиной, похоже, стояла эта женщина. Казалось, было слышно чье-то дыхание, но это уличный шум, как волны маслянистой жидкости, равномерно ударялся о стены домов. Он опять почти споткнулся о кошку, однако на этот раз не обратил на нее внимания, а двинулся дальше, перелезая через ящики и мусорные мешки, пока не добрался до коричневой крашеной двери и не открыл ее толчком. У лестницы горой валялись газеты, рекламные листки, пустые банки. Джим, поморщившись, начал карабкаться вверх, мимо дверей, за которыми торговцы хранили свой товар — овощи, одежду, игрушки. Повсюду навесные замки, только одна дверь распахнута, какой-то мальчик коротко взглянул на него и тут же исчез, и пахло едой. Наверху ждал Элберт. Ухмыляясь, он всем своим грузным телом перекрыл дверной проем. Жидкие седые волосы аккуратно зачесаны назад, на нем футболка, правая рука вяло болтается, левая уперлась в дверной косяк. Снаружи сюда проникал лишь слабый свет. Джим прислушался: а вдруг удастся различить какой-то звук? По телефону он говорил Элберту, что хочет встретиться с ним наедине, без Бена, без телохранителей, которых Элберт держал при себе, — этих парней он подобрал на улице так же, как подобрал Джима. Уличное дерьмо. Тупые и бездарные. Ни к чему не пригодные. Перли приемники из машин, сумочки, телефоны, камеры. Валялись, обкуренные, на матрацах, предоставленных им Элбертом в его ночлежках по всему городу, до Саут-Илинг. Тыловые квартиры. «Места бегства, — подчеркивал Элберт, — ровно семь, по Ветхому Завету», — и называл свои каморки и запущенные квартиры так: Париж, Рим, Иерусалим. Джим жил в Иерусалиме, в Сохо, над китайским рестораном, где между этажами громоздились холодильники и полки с рисовой лапшой, другими продуктами, спал за комнатой официантов и поваров, в придачу наслаждаясь крохотной общей уборной, умывальником без зеркала и запахом мочи. Худые и бледные люди никогда с ним не заговаривали, то ли не знали английского, то ли по распоряжению Элберта. Краденое он складывал в пустые коробки из-под лапши, за ними приходили от Элберта, а взамен он получал гашиш, иногда кокаин, обещания и горячую еду. Обильные остатки еды, очень даже неплохой. Джим научился есть по утрам суп и холодное мясо. Кокаин лучше дрянной марихуаны с пивом, Сохо лучше подъездов и автобусных остановок на Кингс-Кросс. Но Джима туда все-таки тянуло, и Элберт дважды его отлавливал и бил. Отвел в парикмахерскую, переодел во все новое, чтобы отправить на улицу красавчиком. Для подготовки Элберт приставил к нему двух дружков, сунул деньги в руку: «Ты заслужил — за миленькое личико и миленькую задницу». И другую комнату ему дали, но он и оттуда попытался сбежать, только у Элберта повсюду свои люди, и опять кончилось битьем. «Не надо делать вид, что ты сызмала привык к другому!» Его опять заперли на две недели, лишив всего по указке Элберта, опять отправили на улицу, а он опять сбежал, в этот раз на целых три месяца, потому что не показывался на Кинге-Кросс, в Сити, Брикстоне, Клэпеме — всюду, где был Элберт. Но не выдержал и попытал счастья в Ист-Энде, где его подобрали полицейские и запихнули в клинику, а уж оттуда он приполз к Джиму на коленях. До сих пор, стоит только вспомнить, появляется вкус крови во рту: он прикусил язык, когда один из Элбертовых дружков стянул с него штаны и заставил наклониться вперед. И лицо Элберта, и опять дыра в Сохо. Не удалось ему распроститься с наркотиками, и воровал он до тех пор, пока Элберт брал его с собой на дело, только с появлением Мэй все переменилось, потому что Элберту он мог пригодиться, потому что они поселились в квартире на Филд-стрит.

Элберт все еще стоял, ухмыляясь, в дверях, и Джим вдруг понял, что тот нипочем не расскажет про Мэй просто так, без ответной услуги. Если вообще что-то знает. Он не выпустит Джима из своих лап, не оставит его в покое, не даст уехать из Лондона. И еще Джим слишком поздно понял, что следом за ним кто-то поднялся по лестнице.