Он подошел к самому дереву, видимо, выросшем на месте спрятанного сундука. По мне – идеальный схрон. Если не знать, где искать, то никто сроду не найдет. Из обычных людей, понятное дело.
Я чувствовал артефакт. Множество чужих, переплетенных хистов. Принадлежащим явно уже мертвым людям. Думаю, пройди здесь опытный ведун, ему не составит большого труда обнаружить его. Правда, я точно не мог сказать, где именно находится сундук – печать сбивала настройку.
Леший положил руку на траву и на секунду закрыл глаза. Вдали, под землей, послышался какой-то странный шум. Будто оползень прошел или множество мелких камней провалилось. И все, сундук пропал.
В смысле, я больше не ощущал его, вообще. Я одновременно с Грыцем посмотрел на лешего. А тот объяснил:
– Теперь он так глубоко, как только возможно. Ни одна живая душа не доберется.
– Ты говорил, что в лесу много такого добра.
– Много, – согласился тот. – К некоторым ходят рубежники, проверяют, на месте ли. К другим и вовсе дорогу забыли.
– А покажешь, батюшко?
Леший серьезно поглядел на меня. Но все же не удержался, улыбнулся:
– Ежели на то воля хиста будет, сам найдешь. Я же тебе чужие богатства открывать не стану. Нечего себе беды множить. Лучше делом займись.
Я кивнул. Собственно, волновался, поэтому болтал сейчас лишь для того, чтобы отсрочить неизбежное. Больше всего я боялся, что ничего не получится. Я как-то поверил в себя и решил, что четвертый рубец откроет двери к печати. Сейчас как вдарю всей силой своего хиста и все получится. Или нет, как пел Слепаков в одной из своих песен.
В любом случае, не разбив яиц не приготовишь торт Наполеон. Я еще раз посмотрел на толстенные нити, уходящие к печати и вложил в них свой хист. Прежний мой опыт походил на попытку отбить замок кувалдой. Нынешний напоминал вдумчивый и бережный взлом. С ВД-шкой, ружейным маслом и подходящим ключом.
Хист медленно перетекал в печать, окутывая ее, проникая, будто пытаясь найти брешь. Это даже больше походило на тщательную диагностику, чем на деактивацию. Я вдруг понял, что как бы хорошо Грыц не напитывал печать, но за столько лет она не могла остаться неизменной. Потому что он нежить, а защита создана рубежником.
И когда вскинутые руки уже затекли, а по вискам побежала струйка пота, я нашел нечто, похожее на коррозию. Я втолкнул хист туда, расширяя зазор. И печать неохотно подалась, задрожала под моим напором.
Хотелось побыстрее закончить со всем. Но вместе с этим я понимал, что худшее, что я могу сделать сейчас – начать торопиться. Поэтому я, с видом упорного трудяги, работал хистом, как газовым резаком. И наконец печать разлетелась.
Земля под ногами дрогнула. А верхние ветви дерева пожелтели. Видимо, печать питала и их. Я тяжело вздохнул, руки сводило приятной судорогой. Но разрушение далось все же чуть легче моих ожиданий.
Я обернулся к Грыцу и увидел, что тот… не знаю как это называть правильно, развоплощается? Похоже на то. Тело нежити теряло цвета, становясь практически неосязаемым. А в глазах плескалась искренняя радость.
– Матвей! Спасибо тебе. Матвей, вовек не забуду!
Я удовлетворенно вздохнул, чувствуя, как подрастает хист. Совсем чуть-чуть, будто бы даже незначительно. Чтобы подняться до пятого рубца мне придется оказать очень много помощи страждущим.
Внезапно взгляд Грыца сменился. Вместо благости в нем мелькнул искренний ужас. Я даже подумал, что может мы зря его так. И теперь нежить чувствует приближение ада или что там есть?
– Матвей! Она идет! Тварь, по твою душу. Слепленная из мертвеца! Берегись, уходи! Матвей!
Он даже попытался схватить меня, но именно в этот момент нежить развоплотилась окончательно. Обретя покой. Вот только теперь не до покоя стало мне.
Глава 20
Первая мысль, которая у меня возникла после того, как Грыц Освобожденый предрек мне ужасные ужасы: «Красиво, сука, ушел». Как та бабка из анекдота, которая стала причиной ДТП дорогих иномарок и умерла от остановки сердца.
– Батюшко, это че было?
– Ничего хорошего, Матвей. Грыц твой нежить был, пусть и разумная. И когда уходил, на мгновение силу большую обрел. И другую нежить почувствовал. Если сказал, что по твою душу идет, так то и есть. Схорониться тебе надо, Матвей.
Леший продолжал бормотать, будто бы про себя. Но я ловил каждое его слово.
– Если из мертвеца одного слепленная, то это вурдалак. Самая низшая нежить, но вместе с тем опасная, потому что против хиста сопротивление имеет. Матвей, есть ли у тебя какой недруг среди ведунов? Тот, кто черную магию в себя впустил, силой должен был обладать.
– Есть один товарищ, – нервно сглотнул я внезапно образовавшийся в горле комок. – Хотя как раз не товарищ. Я случайно влез в его разборку с одной рубежницей, и мы друг друга чуть не допоняли. Теперь он немного хочет меня убить, а я… не знаю, получается, мне тоже его убить надо?
– Ох, сложно тебе будет, – покачал головой леший. – Ты же даже о гибели врага неуверенно говоришь. Разве так можно?
– Все же человек, – пожал я плечами. – Живая душа и все такое. Как еще-то?