Бедовый 3. Княжий человек

Блин, правда ведь! Я уж и забыл про Зою. И что теперь делать? Звонить и говорить, что надо все перенести. Потому что я забухал? Боюсь, даже терпеливая Зойка не поймет.

Вернулся бес с огромным тазиком и графином с темно-фиолетовой воды. Затем убежал опять и появился вновь с трехлитровой банкой рассола.

— Хозяин, ты мне доверяешь? — первым делом вкрадчиво поинтересовался он.

— Ни хрена. А после того, как ты спросил, еще меньше.

— Значит, будешь валяться весь день. Ты же до сих пор пьяненкий.

К слову, он оказался прав. Да и чего удивляться? Когда дело касалось выпивки, Гриша был опытнее всех экспертов, вместе взятых.

— Ладно, чего делать?

— Вот эту фиговину видишь? — он указал на графин. — Вот выпиваешь быстро.

— А потом?

— Потом поглядишь.

Что сказать, умел бес интриговать. Он передал в мои ватные руки графин, и я почувствовал какой-то резкий, химический запах. Даже слегка знакомый.

— Только без всяких раздумий. Пей быстро.

Я и послушался. Правда, сделал всего несколько больших глотков, прежде чем организм ответил единственным способом, на который он был настроен. Еле успел отпихнуть графин в сторону. Его подхватил Григорий, а сам я склонился над тазиком.

Из соседней комнаты, словно издеваясь над моим состоянием, раздавался бодрый голос Гребенщикова.

— Ну-ка мечи стаканы на стол, ну-ка мечи стаканы на стол, ну-ка мечи стаканы на стол и прочую посуду. Все говорят, что пить нельзя, все говорят, что пить нельзя, все говорят, что пить нельзя, а я говорю, что буду.

— Гриша, — прохрипел я, отрываясь от тазика.

— Хозяин, так надо. Чтобы организм прочистился, — словно извинялся передо мной бес.

— До эксгибициониста нашего добеги и скажи, чтобы наушники вставил. Или я ему щас что-нибудь вставлю.

Григорий кивнул и метнулся к черту, вскоре вернувшись. Правда, от меня не отстал, продолжая подпаивать фиолетовой водой, от которой выворачивало наизнанку. Уже даже мучительно, какой-то желтой хреновиной.

А еще я вспомнил, как называется этот фиолетовый порошочек, который Григорий разбавил в графине — марганцовка. И в голове закрались нехорошие мысли. Может, бес и правда хочет меня убить? Только задумал поистине крутую многоходовочку — пережил лешачиху, Вранового, а вот теперь и решил исполнить свое подлое дело.

Вскоре графин был изъят из моих рук и ему на смену пришла трехлитровка с рассолом. Если честно, я думал, что вот эта солоноватая жидкость тоже окажется в тазике. Но нет. Рассол бальзамом лег в мой истерзанный желудок, заструился дальше, превращаясь в амброзию, нектар. Я пил его и не мог остановиться. Будто на каменку плескали. И вкус был такой яркий, насыщенный, какого я не ощущал ранее. Словно маленькие ангелочки по языку нежными пяточками бегали.

Я даже задумался. Ведь сколько среди поэтов алкоголиков. Теперь хотя бы понятно, почему. Всю красоту и подлинное несовершенство мира можно заметить лишь в самые критические моменты души и тела. С душой сложно, а вот с телом — ни разу. Что называется: купил, выпил — в нирвану.

И сразу как-то стало если не хорошо, то намного лучше. Тепло внутри растеклось по всему телу, голову чуть отпустило, а веки отяжелели.

— Ты спи, хозяин, спи, — подоткнул меня одеялом Гриша, совсем как ребенка.

Даже мыслей не было сопротивляться. Я закрыл глаза и сразу провалился в сон. Правда, спал тяжело, потел, часто просыпался. И бес тут же подскакивал, уже подпаивая меня обычной водичкой. Точнее не обычной. Они называли ее «колодезной». Вроде как черт куда-то сбегал и набрал.

Нечисть вообще не отходила от меня. Сквозь сон я постоянно слышал их голоса. Будто собрались возле тяжелобольного родственника, который собирался оставить им наследства. Хотя, все, чем я могу наградить моих помощников — геморроем. В иносказательном смысле, конечно.

Что интересно, бес проявил чудеса выдержки. Тогда как Митьке ожидание давалось невероятно тяжело. Он все время порывался что-то сделать, куда-то себя применить.

— Может, баньку истопить? Пропарить, чтобы весь хмель вышел?

— У, анафема. Ты молчи, за умного сойдешь. Последнее дело в баню с перепоя ходить. Вместе с хмелем душа может выйти.

— Я же не знал, дядя Гриша.

— Хватит болтать! — вмешался я. — Голова от вас гудит.

— Да вставать уж пора, хозяин, — вежливо сказал бес. — Вот, я тебе чай с лимоном и медом сделал. Попей, попей.

Я сел на кровати и послушно отхлебнул из стакана.

— А мед где взял? У нас не было.

— Да там, — уклончиво сказал Григорий. И поняв, что я щас начну ругаться по поводу его бытового воровства у соседей, дополнил: — У нее все равно без дела стоял! Уже засахариваться начал.

— Не ори, — отрезал я.

А сам провел легкую диагностику организма. Нет, до полного бодряка было далеко, но стало однозначно чуть получше.

— Выпили вы, конечно, знатно! — то ли с восторгом, то ли с завистью протянул Григорий. — Еще пару месяцев в Подворье говорить о том будут. Самый крепкий чужанин бы давно помер, а ты ничего, живой.

Ага, значит, промысел и от интоксикации немного спасает. Хотя, чего я удивляюсь? Раны же хист затягивает, почему и отравление организма должен игнорировать. Интересовало меня другое.