Бедржих Сметана

Поэтому, когда однажды перед его глазами появилось необычно много этих фантастических существ, Сметана вначале даже не обратил на них внимания. Несмотря на усиливавшийся шум в голове, он спешил дописать музыкальную фразу. А чудовища все ползли. Они протягивали к Сметане свои морды и скалили зубы. Один… два… три… Покачивая своими неуклюжими телами, они с ревом ползли к нему ближе и ближе. Пять… шесть… Глядя на их разинутые пасти, Сметана вдруг почувствовал, как его охватывает ужас. Десять… двенадцать!..

Им овладела ярость, он хотел броситься на них и разогнать. Но сил нет!.. А они все ближе и ближе…

Когда Сметана очнулся, он долгое время не мог понять, что с ним произошло. Он не узнавал лиц родных, хлопотавших вокруг него, не понимал, где он. Ни одно имя, ни одно событие не воскрешала память. Да к тому же и язык перестал подчиняться. Так длилось некоторое время, но потом память стала проясняться. Как из пучины чего-то бесформенного, вязкого и темного, выплывали знакомые имена, образы. Восстанавливалась и способность речи. Однако через несколько дней все повторилось опять.

«Врачи запретили мне читать, писать, думать и т. д.; наверное, запретили бы и слушать то, что делается вокруг меня, если бы этого не сделала судьба — этот более могучий властелин, чем все эти доктора», — писал Сметана 8 мая 1883 года.

Благодаря стараниям врачей и второй припадок у Сметаны тоже прошел бесследно. Остался только страх, страх уединения, страх перед появлявшимися чудовищами, предвещавшими очередные физические мучения. Он стал бояться своей комнаты в Ябкеницах и стремился к людям, искал их общества. С ними ему было легче. Когда он сидел в театре или просто бродил по улицам Праги, поглядывая на снующих прохожих, темная пелена, застилавшая порой все предметы, реже спускалась перед его глазами, не так мучительны были шум и головная боль.

Поэтому, когда 9 сентября 1883 года Сметана, наконец, получил долгожданное сообщение об увеличении ему жалованья, радость его была безгранична. Как раз в это время у Сметаны в Ябкеницах гостил Срб-Дебрнов. Все сидели за обеденным столом, когда почтальон принес письмо от нового директора чешского оперного театра Франтишка Адольфа Шуберта. Он все же заставил дирекцию увеличить Сметане жалованье. Сметана прочитал письмо, и лицо его прояснилось, глаза загорелись.

«Я испытывал невыразимую радость от того, что мне довелось тогда видеть радующегося Сметану; редко когда на его долю выпадали такие минуты», — вспоминал Срб-Дебрнов. На столе появилась бутылка мельницкого белого вина, все поздравляли Сметану.

С этих, пор он не переставал мечтать о переезде в Прагу. И,\ приехав в столицу в ноябре на открытие Национального театра, твердо решил, что вернется в Ябкеницы Только затем, чтобы забрать семью. Не поздно ли? Нет! Сметана гнал эту мысль от себя и, хотя чувствовал, что слабеет с каждым днем, надеялся, что Прага прибавит ему жизненных сил.

Милая, прекрасная Прага! На ней теперь были сосредоточены все помыслы композитора, возвратившегося через десять дней после торжеств в Ябкеницы. Он Готов был верить, что здоровье еще вернется к нему. Только бы переехать в Прагу, дышать каждый день ее воздухом, видеть постоянно вокруг себя людей! Он опять будет сочинять, как в былые годы. Эти радужные планы нашли отражение в письме к Срб-Дебрнову, которое Сметана послал в канун нового, 1884 года. Кончается оно следующими словами: «…итак, я радостно восклицаю новому году: в добрый час! — и потом буду работать, как здоровый музыкант».

Этими светлыми мыслями о Праге навеяно и но-ное произведение Сметаны «Пражский карнавал». Задумано оно было как большая симфоническая сюита. Автор хотел дать картину праздничного карнавального веселья стобашенной Праги…

Но врачи категорически запретили Сметане сочинять. Больше того, ему запретили знакомиться с чужими сочинениями, запретили читать книги и журналы. Непослушание грозило потерей рассудка. Да Сметана и сам чувствовал, что иногда разум ем-у изменяет. «Я не смею возобновить творческой работы до тех пор, пока не будет доказано, что мой мозг и его душевная жизнь здоровы», — писал он Срб-Дебрнову. И он перестал читать книги и ноты. Но как только наступало некоторое облегчение, композитор сейчас же тайком от родных и близких принимался сочинять.

Так сочинялся им второй струнный квартет и «Карнавал». Сметана писал буквально по нескольку тактов в день, но писал. Он вспоминал молодые годы, снова переживал радость тех часов, когда в маскарадном костюме кружился в вихре танца. В его больном мозгу действительные воспоминания перемешивались с фантастическими образами — плодами нарушенного мышления и фантазии, Иногда ему казалось, что сквозь закрытые двери в его комнату входят нарядно одетые дамы и начинают танцевать. Он вставал из-за стола, приветствовал их, раскланивался и начинал уговаривать вернуться в Прагу. Там так хорошо! И для танцев есть больше места. Он непременно туда приедет. Скоро-скоро! И привезет свой «Карнавал».