Бедствие

Впереди он увидел сквозь пластик фонарь — расплывчатое пятно желтоватого света, бесформенное и неясное. Он знал, что их ждет через несколько шагов впереди и надеялся, что защитный покров поможет им пережить атаку. Фонарь нельзя было обойти, у них не было выбора — приходилось идти через свет и надеяться на лучшее.

Пока он не видел страшного оживления у фонаря, но хорошо знал о том, что свет будоражит бабочек на многие ярды во всех направлениях. Знал он также то, что когда они войдут в круг света, то все бабочки начнут действовать, как единое целое, словно соединенные общим сознанием. «Ничего не поделаешь, надо идти», — подумал Гарри.

Он решил двигаться как можно быстрей. Яркой границы между светом и тьмой не было, и бабочки слетались к нему постепенно, уже скоро сгустившись так, что он почти ничего не видел перед собой. Гарри бешено махал руками, отметая бабочек от глаз и надеялся, что все остальные делают то же самое. Но даже при всех его резких движениях некоторым мотылькам удавалось сесть на лицо. Просто их было слишком уж много.

Гарри продолжал шагать, думая, что идет по прямой. Он не видел ничего дальше нескольких футов. Пот катился по его лицу и всему телу, но он уверенно шел вперед, продвигаясь шаг за шагом, как учил его альпинист. После нескольких минут, показавшихся ему вечностью, проклятые создания стали наконец редеть в воздухе. Гарри взглянул вниз и, как и полагалось, увидел, что все его тело полностью покрыто ими, неутомимо ползающими в поисках открытой плоти. «Наверное, пластик все-таки сдерживает их, — подумал он. — Если их вообще можно сдержать.»

Фонарь остался позади, но Гарри решил не останавливаться и не проверять, как там дела у других. Он не мог делать остановки после каждого прохода под фонарем. Им предстоит еще очень долгий путь, а они, можно сказать, только выбрались из клуба. Ведь они прошли в лучшем случае полмили, и впереди у них еще немало этих миль.

Постепенно он отряхивал— тело и руки во время ходьбы, давя сотни бабочек или заставляя их слететь. «Лучше пусть они будут в воздухе, чем на мне», — подумал Гарри.

Впереди он увидел еще один фонарь. Да, возможно, этой не самый лучший маршрут, но другого у них нет. Возвращаться нельзя. Потерять все, что они уже прошли, означало потерять уверенность в своих действиях. И тогда он не сможет поручиться, что Филлис выдержит. Конечно, она была стойкой, но у всего есть предел. И едва подумав, Гарри осознал, что собственная выдержка беспокоит его не меньше, чем стойкость Филлис. Он не был уверен, что сам сможет вернуться и начать путь сначала.

Внутри «надежного укрытия» было нестерпимо душно. Все его тело взмокло. Конечно, он страдал от бабочек, это понятно, но также он страдал и от спертого воздуха. Плотные слои фольги буквально поджаривали его. Лишний жир и избыток влаги теперь приносили Гарри страшные мучения и неудобства. «Если жара будет продолжаться, то у меня скоро все захлюпает здесь от пота», — подумал он.

Незаметно они подошли к следующему фонарю, который, казалось стоял в нескольких футах от первого. Гарри показалось удивительным; что темные участки они проходят почти мгновенно, а через освещенные движутся несколько минут.

Через это освещенное место пройти оказалось не так-то легко. Видимость была значительно хуже, и Гарри ступал наудачу. Вдруг он споткнулся обо что-то и неловко осел на асфальт. Кто-то наскочил на него сзади и тоже упал, а потом ему показалось, что он ослеп.

Спину его сразу же освободили, он поднялся на четвереньки и почувствовал пару сильных рук на плече и ещ° одну пару на талии — руки помогали ему встать. Гарри отер лицо и видимость улучшилась. Верхний слой бабочек взлетел в воздух. Он осмотрелся, а потом через крошечные промежутки пластика, не занятые ползущими насекомыми, увидел, что произошло и ему стало дурно.

Оказывается, он распластался на трупе. И теперь весь был покрыт чужой кровью.

Сильный толчок в спину заставил его двигаться вперед, и он зашагал, как во сне.

Хуже всего было то что он узнал изуродованное лицо того, кто раньше был его другом. А теперь он лежал здесь с истерзанной плотью, расплющенным телом, как кусок перезрелого фрукта, и бабочки ползали сверху и внутри него, пожирая... пожирая! — его друга, с которым он играл в карты, шутил, проводил свободное время... Труп — это не что-то безличное, труп — это личность, кто-то, имеющий свое имя, кто-то, кого не спутаешь ни с кем другим. В животе у Гарри все переворачивалось, и ему приходилось сдерживаться изо всех сил. Ему было невыносимо жарко, и в то же время лицо его стало совершенно холодным, ни кровинки не было в нем. Ноги несли его сами, автоматически, словно они существовали отдельно от всего остального.

«На его месте мог бы быть и я, — обливаясь холодным потом думал Гарри. — Мог бы быть и я...»