Бег по краю

Лидия Андреевна снова вызвала «скорую». Приехавшие на сей раз довольно быстро врачи сказали, что, действительно, похоже на беременность… Теперь понятно, почему Вася выкинула этот фортель. Но ребенок? В наше-то время, когда нет никакой возможности его прокормить и вырастить? Да и без отца… Может, его и можно заставить жениться, но зачем им этот вечно ноющий доходяга, которого им придется содержать? Нет, только аборт!

Лидия Андреевна, пугаясь своего неуместного раздражения – всплывшего, будто утопленник, который внезапно потерял свой тяжелый якорь: веревка, что его удерживала, увлекаясь пробегающим течением, соскочила с гладкого, обтесанного водой камня, – стремительно зашла к дочери, твердо намереваясь выложить свою позицию по сложившейся ситуации.

– Надеюсь, ты понимаешь, что рожать в наше время – это безумие! Дошаталась! Говорила тебе, но ты же не слушаешь! Как теперь это все расхлебывать? Дура! Дура набитая!

Дочь осторожно повернула голову на подушке и не разлепляющимися губами выговорила:

– Я знаю, что я у тебя дура. У тебя все дураки, одна ты умная. Поназаводила себе игрушек, чтобы помыкать… Захотела – «пну», захотела – «поглажу»… – потом сморщилась, как изжеванный исписанный лист бумаги, сжимая губы до посинения, еле удерживая подступавшее изнутри…

Лидия Андреевна, собирая последние остатки сил, чтобы не раскричаться – а она чувствовала, что словно шквальный ветер налетел, готовый со все нарастающей силой крушить все попадающееся на его стихийном пути, – вышла из комнаты дочери.

36

Тошнота не проходила. Видимо, у дочери был сильный токсикоз. О каком ребенке в наше время может идти речь? Они еле сводят концы с концами! Этот недоношенный, играющий на губной гармошке, – отец? Не способный заработать даже себе на сносный джемпер и приличную шапку! Ходит в свалявшейся искусственной ушанке, закрыв отитные уши, расчесал бы хоть ее что ли! И шуба такая же вся вытертая, будто у бомжа. Зато сосиски жрет килограммами. Они вот не едят, дорого, а этот в Москву за ними каждый месяц катается в плацкартном вагоне. Она несколько раз пыталась выяснить у дочери, где же он работает, но так толком и не поняла: он числился то наладчиком домофонов, то рыл какие-то траншеи и прокладывал кабель, то собирался заниматься установкой железных дверей, то подряжался работать охранником. Да, время сейчас, конечно, то еще, но нельзя же каждый месяц работу менять!

Лидия Андреевна все же заставила дочь встать и немного поесть. Василиса нетвердой походкой прошла на кухню, села за стол, лениво похлебала куриный бульон и съела две ложки картофельного пюре. Через десять минут ее вырвало. После чего она снова, будто слепая, пошатываясь, быстро прошла в комнату и, не раздеваясь, легла.

Прошло еще три дня. Три дня Лидия Андреевна пыталась заставить Василису что-то проглотить. Та осторожно мотала головой и отворачивалась. Раз в день Лидии Андреевне удавалась что-то в нее впихнуть, но дочь выворачивало снова.

Андрей почти перестал дома разговаривать, был очень рассеянный, постоянно что-то терял, забывал и путал. На попытки Лидии Андреевны обсудить с ним сложившуюся ситуацию никак не реагировал. Тупо молчал и сверлил взглядом их обшарпанную стенку. «Боже мой, ох, уж эти защитники! Чуть где надо принимать решение, сразу в кусты: «Решай сама!»… И так всю жизнь!» – с закипающим бешенством думала Лидия Андреевна.

– Солнышко! Ты же видишь, что все в тебе протестует против этого ребеночка. Надо ехать в больницу, брать направление на аборт. Увидишь: тебе сразу будет хорошо.

– В больницу я не поеду, – разлепила губы дочь.

Лидия Андреевна все же набрала «03»… Снова очень долго ждали, когда прибудет карета. На сей раз приехала врачиха, одетая почему-то в сине-красный лыжный костюм. Халата на ней не было. Бегло осмотрела Василису и сказала, чтобы вызывали участкового терапевта: это не по их части, или лучше бы шли сами в женскую консультацию.

Впереди было два выходных.

Выходные прошли обычно. Лидия Андреевна стирала, гладила, готовила харчи на неделю на все семью, убиралась (правда, заставила Гришу пропылесосить пол). За заботами нависшая над домом тревога, от которой сердце сжималось в комок мерзлого грунта, готового полететь вслед за только что опущенным в землю близким, проваливалась в рваный полуденный сон.

В понедельник вызвали снова участковую, уже открывшую больничный неделю назад. Участковая у них была дура, которой давно было пора сидеть дома и следить за великовозрастными внуками, но успокаивало то, что она была «трясучка» и перестраховщица. Участковая пообещала прислать назавтра медсестру, чтобы сделать анализ крови, и велела Лидии Андреевне принести в поликлинику мочу больной на анализ, а на следующие сутки снова ее вызвать на дом.

Василису по-прежнему сильно тошнило. Она лежала вся зелено-серая, будто побег, помещенный в сырой подвал. Склеившиеся от пота и свалявшиеся грязной паклей волосы прилепились к горячему лбу.