Бег по лезвию клинка

Маска была сброшена… Нет, я не имел в виду самого начальника Гончих, он, как мне показалось, сроду не давал себе труда скрывать что-либо. Я насчет Гарда Холбика, почуявшего, что его хотят в чем-то ограничить. И куда только делся имидж холеного респектабельного столпа общества? Да прямо под хвост первой же пробегающей мимо собачки. Теперь это был брат-близнец Марио… Малковиц, казалось, проглотил язык от изумления и шока или же просто засунул его себе в задницу и решил притвориться ветошью. Ну а Олаф оказался гораздо более рассудителен, хоть и был несколько иной породы.

— Холбик, Марио, не стоит так близко воспринимать слова нашего дорогого Малковица. Поверьте, никто из нас не собирается ограничивать Игру без вашего согласия. Это НИКОМУ не нужно.

— Хочется верить, — протянул уже успевший вновь набросить на себя маску Холбик. — Игра, а значит, и Гончие по сути своей единственная отдушина, которая не дает всей вашей системе взорваться изнутри.

— А давление в котле на пределе…

— Верно, Марио. Только всяким там малковицам невдомек, что нельзя построить государство, где нет войн, преступности, смертей… просто жизни вне правил. Это даже Серлафсон понимает, хотя и не в восторге.

— Понимаю… Поэтому и существуют Игра, Остров Боли и еще несколько подобных структур. Я прагматик, господа, в отличие от других, кого все больше на вершине власти. И я боюсь, что все это рухнет в скором времени с таким треском…

— …что пингвины на далекой льдине пукнут и спляшут фокстрот, — заржал Марио. — Умный ты мужик, Олаф, но нет в тебе той злости и твердости. Убить сможешь, но потом мучиться будешь. Висишь себе на границе между моим миром и этой бледной немочью и никак не решишься сделать последний шаг.

— Все, баста! Закончили тему! — взвыл Олаф. Все остается как раньше и никто не собирается ничего менять. У нас вообще завтра Игра, а еще участников инструктировать надо. Гард, ты прикажи, чтобы их сюда запускали.

— Нет вопросов. Один так вовсе тут.

— Что?!

— Ну и чего ты кипятишься? — ответил Холбик вопросом на вопрос. — Это всего лишь Крайц, о нем мы уже упоминали.

Малковиц выглядел так, словно его напоили касторкой и она того и гляди начнет действовать. Серлафсон был более сдержан, хотя создавалось впечатление, будто ему на завтрак досталась ветчина повышенной тухлости, которую он вроде бы проглотил, и теперь чувствует себя малость неуютно. Понимаю… Весь их разговор ну никак не был рассчитан на посторонних, а тут такая бяка на совочке. Хуже… коровья лепешка на совковой лопате.

— Он может рассказать!

— Олаф, не неси околесицу, не маленький, — ухмыльнулся Холбик. — Ну кто его услышит во время Игры, сам подумай? Это же смертник… А сюда его притащили еще и потому, чтобы прочувствовал свое положение.

— Тогда какой смысл ему участвовать в Игре, если он смертник? — прорезался Малковиц.

— Воин сражается до самого последнего момента с надеждой или выжить, или просто утащить за собой побольше врагов. А последний миг — это когда смерть уже сделала свою работу. А впрочем, он и сам тебе это скажет, директор Острова Боли.

«О какая честь, обо мне вспомнили и даже предложили высказаться… Не скажу, чтобы меня это сильно обрадовало. Скорее уж наоборот, все сказанное могло уронить в путины глубочайшей депрессии любого человека, если бы не одно „но“. Есть, как я только что понял, одна воистину целительная сила, могущая очищающей волной выбросить из разума все уныние, отчаяние, страх… И имя этой силе — ненависть! К кому? Естественно к тем, благодаря кому я влип во все это дерьмо по самые уши». Разряды нервной энергии нескончаемым потоком шли через мой мозг и я понимал, что подобное способно навсегда изменить меня, вот только возражений не было ни единого. Ведь альтернатива духовному перерождению была больно нерадостной… Тут выбор прост — или ты дичь, или охотник. Убивать или быть убитым, что вы выберете?

Нет, не так, я уже успел почувствовать, что такое смерть других, благо приложил к этому руку в самом прямом смысле. Убивать так, чтобы это стало не шоком и экстраординарным событием, а делать это так, как делают воины, убийцы, наемники… подчиняясь разуму, а не тому, что пытаются вложить разные там нормы и правила.

— Да, я приму участие в вашей похабной Игре, — усмехнулся я, причем теперь эта усмешка была не нарочитой, а где-то и настоящей. — Только как бы ВАМ не пришлось об этом жалеть. И уж точно я не собираюсь жаловаться всяким там ублюдушкам в белых пиджачках и с гнилой, трусливой душонкой. Лучше я выпущу им кишки и понаблюдаю, как это будет сочетаться с их, с позволения сказать, идеалами построения гуманно-альтруистического общества. А теперь я умолкаю… Если кто из вас и услышит меня, то когда будет стоять под прицелом. Я сказал, а вы услышали.

— Браво, браво, браво… — лениво хлопнул в ладоши Марио. — Твои намерения меня радуют, осталось удостовериться, как ты будешь вести себя в Игре. Убивать для тебя теперь не в диковинку, так что, возможно, я и сам приму участие. Но это еще только мои предположения.