Бег с барьерами

Она сидела в междугороднем автобусе — почтенная женщина в дубленке, в траурном платке, с заплаканными глазами. Пассажиры сочувственно косились в ее сторону. Завтра надо будет идти на работу. Рассказывать, что и как. Ах, не будет она ничего рассказывать! Почему она обязана отчитываться перед этой Викторией Анатольевной? Она смертельно устала. И не только от этих похорон — от всей своей неудачной суматошной жизни, от этого бега с барьерами, где каждый, кому не лень, ее обгонял. Все свои сознательные годы она словно не жила, а соревновалась с кем-то, доказывала им всем, что и она не лыком шита. И человечество вокруг подразделялось лишь на соперников, которых надо было догонять, и неудачников. О неудачниках думалось мало, но они все же приносили удовлетворение: вот, есть и похуже меня. Но как их было немного, тех, кому не в чем было завидовать. И как много было тех, других — красивее, удачливее, моложе, способнее, богаче, здоровее, с квартирами новой планировки, с непьющими мужьями, с состоятельными родителями, с благополучными детьми...

А у нее? Даже сын, ее родной сын, огорчений приносил куда больше, чем радостей. Она ли не старалась, из кожи вон не лезла, одна, без мужа, с грошовыми пятирублевыми алиментами, выколачиваемыми всякий раз через суд? Работала всю жизнь на двух ставках: за прилавком и уборщицей в своем же магазине. Шила людям и себе, и ему. Только чтобы быть не хуже других. Только чтоб он ни в чем не знал нужды. Пыталась устроить его в спецшколу. Да где там! Он и в простой школе едва тащился на тройках. Пробовала учить его музыке. Сдуру купила пианино. А его всегда тянуло к самым испорченным мальчишкам. Она запирала его в квартире на целый день одного, так как не могла контролировать, а он приладился перелезать со своего балкона на соседский и через чужую квартиру выходить во двор к своему Лешке. А потом пошли сигареты, вино и карты в подъездах, девчонки и вот теперь это...

Ну, а Лешка, тот самый, против дружбы с которым она всегда так восставала, Лешка, сын дворничихи Клавдии и Гришки, человека без определенных занятий, Лешка (кто бы мог подумать!) не спился, не сел в тюрьму, а кончил военное училище, женился и сейчас живет где-то в Закарпатье. Наташка, его сестра, к которой Даля Андреевна всегда испытывала какую-то брезгливую ревность, так как Артур был в нее всегда немножко влюблен, вышла замуж, родила сына, училась в вечернем техникуме. Каждый день таскала своего кудрявого Дениса бабке. А какого мужа она себе отхватила, эта Наташка, эта некогда сопливая девчонка в платьях, длинных не по росту! Младший их брат, Витька, бледненький, хворенький, всегда в каких-то болячках, тот и вовсе всех удивил. Оказался вундеркиндом, чуть ли не композитором, и учится теперь в консерватории, хоть в доме их никогда и не было пианино. Какое там пианино! Клавка и телевизора-то не заводила по причине буйного характера супруга. Да и не могла Клавкина семья позволить себе такую роскошь, как телевизор с пианино. Вот уж кому не в чем было завидовать! Даля Андреевна испытывала даже теплые чувства и искреннюю жалость к горемычной Клавке. И вот пожалуйста. Кто бы мог подумать, что в таком вертепе вырастут благополучные и даже талантливые дети! В последние годы непутевый Гришка притих под давлением положительного зятя и периодически наезжающих сыновей. Пить он, конечно, не бросил, но Клавка теперь всегда ночевала дома и даже смотрела старенький «Рекорд», подарок дочки и зятя.

Видимо, все-таки гены сильней воспитания. Иначе чем объяснить неудачи с сыном? Не только внешне Артур был похож на отца, но и своими черствостью, хамством, ленью, слабостью к спиртному.

Деревенской наивной девочкой, полной розовых надежд, приехала Даля в город и поступила в торговый техникум. Ей больше хотелось учиться в машиностроительном, где были, в основном, парни и было из чего выбирать, но конкурс туда — пять человек на место (неужели существовали такие времена?) — настораживал и потому пришлось подать документы в торговый. Теперь-то Даля Андреевна радовалась, что так получилось. Что бы она делала сейчас на том заводе?

Шли дни, уплывали драгоценные молодые годы, а у нее все не было парня. У других были, а у нее — нет. И вот наконец на третьем курсе, как-то в субботу заявилась к ним в общежитие компания знакомых парней. А среди них... Она тогда сразу решила: «Умру — но он будет моим!» Назло всем этим девчонкам, которые тоже были не прочь завладеть им, побросав всех своих Сашек и Толиков.

Ну, а что было потом, лучше не вспоминать. Все затмило желание идти по городу с таким парнем, и чтобы все завидовали. А если показаться с ним в Лопушках! О, Тонька сразу умрет от расстройства. И вообще все умрут.