Бегемот

– Ну, тогда – слушай… – каким-то особенным, сказочным, угрожающе – торжественным голосом говорил Сергей Петрович. – Тогда слушай… Слушай сказку об обезьяне Яне, её подружке Лягушке-Квакушке и поросёнке Хаврюше, который очень любил есть сушёные груши. Жила-была на свете Лягушка-Квакушка и была у неё подружка обезьяна Яна. И жили они в избушке, в которой стояла большая-большая, тёплая-тёплая печка, на которой они сушили груши и гречку. И часто-часто к ним в гости приходил поросёнок Хаврюша, который очень любил есть сушёные груши, которые обезьяна Яна и её подружка Лягушка-Квакушка сушили на печке, на которой они сушили ещё и гречку. И вот однажды, в избушку к обезьяне Яне и её подружке Лягушке-Квакушке пришёл поросёнок Хаврюша и говорит: «Обезьяна Яна и Лягушка-Квакушка, дайте-ка мне мою любимую сушёную грушу. Я её съем». Тогда обезьяна Яна и её подружка Лягушка-Квакушка ему и говорят: «Поросёнок Хаврюша, нет у нас твоей любимой сушёной груши, все груши закончились». Закручинился наш Хаврюша, запечалился, голову повесил и пошёл по белу свету искать свою любимую сушёную грушу. Долго ли шёл он, коротко ли, нам то неведомо, а ведомо нам лишь то, что шёл он вдоль речки, – в этом месте Сергей Петрович отправлялся двумя пальцами – указательным и средним – «путешествовать» по Верочкиным ручкам, ножкам, по её животику, по спинке, по лицу, продолжая говорить, – шёл по лужку, по горам, по полям, по песочку, по земле, по травке, по цветочкам. Шёл он, шёл и пришёл к большому-пребольшому, высокому-превысокому дереву. И стал поросёнок Хаврюша трясти дерево большое-пребольшое, высокое-превысокое, – сам Сергей Петрович вместо дерева тряс Верочку. – И упало с дерева на землю большое-пребольшое яблоко. Бум!

– Бум! – очень серьёзно повторяла за отцом Верочка.

– Закручинился поросёнок Хаврюша, запечалился и заплакал горько-горько, потому что не любил он яблок. Поплакал-поплакал поросёнок Хаврюша, подумал-подумал и дальше пошёл, – пальцы Сергея Петровича снова отправлялись «гулять» по Верочке. – Долго ли он шёл, коротко ли, нам то неведомо, днём он шёл, ночью ли, вдоль реки, вдоль моря ли, по горам или по долам, а ведомо нам только то, что пришёл он к большому-пребольшому, высокому-превысокому дереву. Взялся поросёнок Хаврюша трясти дерево, – в этом месте Верочка тряслась уже самостоятельно, без отцовской помощи, – большое-пребольшое, высокое-превысокое. И упала с дерева на землю большая-пребольшая слива.

– Бум! – говорила Верочка.

– Бум! – говорил Сергей Петрович и продолжал: – Закручинился поросёнок Хаврюша, запечалился, потому что не любил он слив. Заплакал поросёнок Хаврюша, подумал-подумал и пошёл дальше.

Теперь уже пальцы Верочки отправлялись «гулять» по лицу Сергея Петровича.

– Долго ли шёл он, коротко ли, под луной или под солнцем, дождь был или вёдро, осень то была или весна, нам то неведомо, а ведомо нам только то, что пришёл он к большому-пребольшому, высокому-превысокому дереву.

Верочка с удовольствием сама тряслась, представляя себя тем самым деревом, который раскачивал поросёнок Хаврюша, и, опережая отца, кричала:

– Бум! Бум! Бум!

Сергей Петрович пережидал все эти её «бум-бум-бум!» и продолжал:

– И стал поросёнок Хаврюша трясти дерево, и упала с дерева большая-пребольшая груша. Обрадовался поросёнок Хаврюша, потому что он очень любил есть груши.

– Ам-ам-ам! – Верочка с удовольствием сопела и чавкала.

Сергей Петрович пережидал и это.

– Ел он, ел, ел-ел и до того наелся поросёнок Хаврюша, что устал и лёг под грушей спать. Проснулся он ночью, посмотрел вокруг себя и не нашёл свою грушу, которую он ел-ел, да так и недоел. Закручинился, заплакал он горько-горько и принялся от тоски глядеть в небо на зеленые-презеленые звёзды и тихонько выть.

Тут Сергей Петрович по-волчьи завывал:

– У-у-у! У-у-у!

Ему с удовольствием подвывала и Верочка:

– У-у-у! У-у-у!

И только всласть насытившись этим своим совместным воем, они возвращались к сказке.

– И увидел вдруг поросёнок Хаврюша, – продолжал Сергей Петрович, – что на небе среди зелёных звёзд, прямо на Луне, как на тарелке, лежит его вкусная-вкусная, сладкая-сладкая, еденная – еденная недоеденная груша. Подумал-подумал поросёнок Хаврюша и полез от тоски на дерево. Всё выше и выше поднимался он, пока не добрался до самой верхушки. А когда добрался, то осторожно-осторожно, так, чтобы не свалиться на землю, ступил он своей ножкой на небо и пошёл мимо зелёных звёздочек, мимо тучек, прямо к Луне, на которой, как на тарелке, лежала его любимая груша. Шёл он к ней, шёл, тучки-толстушки перед ним разбегались, шушукались между собой, а звёзды у тучек спрашивали: «Кто это такой? Кто это такой по небу идёт?» Тучки пожимали в ответ своими пушистыми плечами и отвечали звёздам: «Мы не знаем… Мы не знаем, кто по небу идёт…» Подошёл поросёнок Хаврюша к Луне, и только хотел было взять свою любимую грушу, а груша вдруг соскользнула с Луны и полетела вниз, на землю, и вслед за ней полетел вниз и сам поросёнок Хаврюша… Сладкая груша летела вниз и ударялась о ветки дерева. Бум! Бум! Бум!

– Бум! Бум! Бум! – кричала Верочка.