Бегемот

Он расстегнул на куртке еще одну пуговицу. Нынче под вечер доктор Барлоу превратила отсек в настоящую баню. Такое впечатление, будто она специально поддает жара именно тогда, когда за яйцами следит Алек, — просто так, чтобы позлить.

Что ж, по крайней мере, страдать осталось недолго. Издалека уже слышно, как на машинной платформе правого борта начинают барахлить запальные свечи. Там сейчас находятся Клопп и Хоффман с Бауэром, делая вид, что возятся с двигателем. Возятся нарочито шумно, так что никто не удивится, когда к ним на помощь подтянется Алек.

После провального начала миссии доктора Барлоу план побега пришлось изменить. Алек видел, в какой спешке возвратился слонообразный шагоход: безо всяких припасов, один бок осыпан каким-то рыжим порошком. По кораблю разнесся слух, что на шагоход было совершено нападение, причем в инциденте пострадали десятки гражданских лиц. Уже через час у ворот летного поля скопилась разъяренная толпа, угрожая напасть на «Левиафан». У всех люков корабля были выставлены часовые, а гондолу взяли в кольцо османские солдаты в фесках. Поэтому не могло быть и речи о том, чтобы уйти нынче ночью через грузовую палубу.

Однако со своего поста в гондоле двигателя Клопп сообщил, что у причальной мачты часовых не наблюдается. А мачта сообщалась с головой воздушного монстра тросом, натянутым на высоте восьмидесяти метров. Так что если они впятером смогут перебраться по нему на мачту, а затем спуститься вниз, то, возможно, им удастся незаметно уйти по затемненному летному полю.

Алек прислушивался к надсадному вою двигателя, выжидая сигнал. Теперь, когда капитан фактически объявил Алека военнопленным, он готов был с легкой душой оставить корабль. Надо же быть таким глупцом, чтобы прикипеть к нему сердцем. Прав Фольгер: чувство, что это летающее исчадие ада — твой дом, на поверку оказывается самообманом и лишь причиняет боль. Да и Дилан мог стать ему близким другом разве что в каком-нибудь ином мире.

А вот и условный знак: запальные свечи чихнули пять раз подряд. Сигнал означает, что Бауэр с Хоффманом усмирили находящегося возле двигателя дарвиниста. Туда уже поднимается из своей каюты Фольгер, и, значит, побег начнется сегодня, как только стемнеет. Алек в последний раз проверил яйца; встряхнув, подложил в сено свежий обогреватель. Как бы ни было сейчас жарко в машинном отсеке, загадочный груз доктора Барлоу вполне проживет без надзора до утра. В конце концов, это теперь не его забота.

Обнаружив на ящике для яиц старое пятно смазки, Алек потер его пальцем и провел себе по щеке черную полоску — дескать, он и сам работал с двигателями на другом борту. Если кто увидит, то подумает, что возле яиц дежурит Дилан, а он выполняет поручение инженеров: к примеру, принести запчасти.

Постояв, Алек поднял свой инструментальный ящик. Он был набит запасной одеждой; здесь же лежала рация со штурмового шагохода, по весу отнюдь не пушинка, но если им придется скрываться где-нибудь в необитаемой местности, рация может оказаться единственным средством связи с внешним миром.

Алек вздохнул. На борту «Левиафана» он почти забыл, каково это — убегать и прятаться в вечном одиночестве.

Дверь, легонько скрипнув, отворилась, и Алек выглянул наружу, прислушиваясь к звукам корабля.

Тук, тук — чуть слышно донеслось до слуха. Что это: кто-то идет?

Он вполголоса чертыхнулся. Быть может, Дилан; хочет что-то сказать напоследок. А что говорить? От этого расставание станет только тяжелее. Пора уже выдвигаться на машинную палубу. Но звук исходил, казалось, откуда-то сзади.

Он обернулся: одно из яиц как будто бы шевельнулось. В розоватом свете обогревателей было заметно, что в нем постепенно образуется небольшая дырочка. По гладкой белой поверхности, отламываясь, соскальзывали кусочки скорлупы. Мало-помалу дырочка увеличивалась.

Алек застыл, держась за дверную ручку. Надо бы идти, бросив всех безбожных тварей, но он семь долгих ночей просидел, глядя на эти яйца и гадая, что же из них вылупится. А тут ждать осталось всего ничего.

Алек так же тихо прикрыл дверь.

Что примечательно, скорлупа ломалась как раз на среднем яйце — том самом, которое доктор Барлоу назвала «больным». И из дырочки уже что-то высовывалось. Коготок или, может быть, лапка? Светлый пушок на ней определенно был шерсткой, а не перышками.

Вот наружу, обнюхивая воздух, выпростался черный носик. Интересно, опасное ли это существо? Разумеется, оно всего лишь младенец, а у Алека на поясе стропорез в ножнах. Но принц на всякий случай встал поближе к двери.

Зверушка выбиралась наружу медленно, хватаясь за край ящика малюсенькими четырехпалыми лапками. Мех у него влажно блестел, круглые глазищи часто моргали в неярком свете обогревателей. Внимательно оглядевшись, существо, мелко дрожа, отодвинулось подальше от сломанного яйца.

Господи прости, но вид у этой твари вполне домашний. Великоватая для тельца шкурка висела складками, похожими на старческие морщины. Алеку почему-то вспомнилась тетина лысая кошка. Титулованная родственница разводила таких кошек из-за их причудливой внешности.