Я стала периодически прогуливать школу, хамить учителям и не слушаться родителя, и всячески вести себя как проблемный ребенок, но добило отца то, что однажды я не предупредив не пришла ночевать домой, вместо этого отправившись на рок концерт в Дублин.
Отец тогда поставил весь город на уши, пока не нашел меня среди толпы неадекватных рокеров. В тот самый момент было принято решение о моем переезде в Париж, к матери, с которой я раньше никогда не жила, а приезжала только на каникулы.
Бланш МакКена рано вышла замуж за моего отца, который был ее весьма старше, рано родила и так же рано развелась, предпочтя маленькому ребенку карьеру, поэтому, когда мне исполнилось два года, отец увез меня в Дублин, а Бланш не имела ничего против.
Карьеру матери построить удалось, в отличие от наших с ней отношений, и на тот момент к своим тридцати пяти годам она была директором лицея, где мне предстояло учиться – Жанин Мануэль, - лучшем лицее Парижа, выглядела на двадцать пять и была редкостной стервой. Я никогда ни от кого не скрывала, что с матерью отношения у нас были натянутые.
Женщина относилась ко мне как к обязанности, хоть и ответственно выполняла роль родительницы. Дома я всегда чувствовала себя ее ученицей, а не дочерью. У нас никогда не было задушевных бесед, секретиков, известных нам двоим, я не могла даже обсудить понравившегося мальчика.
Именно тогда, когда мне была нужна мама, я жила с лишенной человеческого тепла моралисткой. И, тем не менее, именно благодаря своему непреклонному характеру именно у нее получилось выбить из меня всю дурь и заставить гораздо серьезнее относиться к учебе, хотя времени и сил ей потребовалось не мало. Пожалуй, это было единственное, за что я была ей благодарна.
Я переехала во Францию три года назад, когда мне исполнилось шестнадцать, а в Жанин Мануэль проучилась один класс – выпускной, и именно этот год свел меня с четырьмя монстрами, один из которых одержим мной до сих пор.
Глава 4. Решимость.
Сейчас, сидя на кухне и уныло ковыряя кусочки мяса в тарелке, я продолжала мысленно возвращаться к тому весеннему дню, когда Чудовище предложил свою помощь с переводом в НЕС Париж в обмен на его странное желание.
Оказывается в тот день, еще в лицее, он наблюдал за тем как я танцую, хотя для меня стало практически сакральным танцевать в одиночестве и без свидетелей. Это был только мой мир, настолько тайный и темный, что в нем было очень удобно прятаться от жестокой реальности.
Когда я впервые начала двигаться под музыку после аварии, я вкладывала в танец всю боль утраты и даже спустя столько времени я не готова была ни перед кем открывать свою душу. Особенно перед посторонними.
Но если ты всего лишь кукла в руках монстра, разве он будет считаться с твоими желаниями? Конечно же нет, и даже наоборот, он сделает все, чтобы залезть в самые потаенные глубины души и вывернуть ее наизнанку, оголив перед всеми все самое сокровенное.
Чудовищу нравилось мучать, и получать наслаждение от этих зрелищ, упиваясь собственной властью надо мной.
Через два дня после того как Чудовище снова объявился в моей жизни, в Бордо Монтень должна была состояться масштабная студенческая конференция, а после нее планировалось уже менее официальное мероприятие развлекательного характера для всех присутствующих студентов, чтобы провести остаток вечера в более неформальной атмосфере. И именно мне тогда предстояло расслабить эту атмосферу своим танцем.
Я еще долго взвешивала все за и против, разрываясь между кратковременным публичным унижением и возможностью учиться в Париже. Чудовище в этот раз весьма точно нащупал мое слабое место и умело на него надавил.
Если он ждал моего возвращения в столицу, значит сам находился там все это время, а то, что он продолжал писать до сих пор, значит, что вряд ли он оставил бы меня в покое после возвращения, особенно когда мы будем снова жить в одном городе. С другой стороны, ему ничего не мешало доставать меня в Бордо, возможно, это не удобно и я не всегда под боком, но жизнь на расстоянии портить этот урод тоже умел.
Взвесив все «за» и «против» я приняла решение согласиться, ведь не каждый раз Чудовище вообще давал мне хоть какой-либо выбор, практически всегда это было «пойди туда, сделай то, а если не сделаешь, я расскажу всем о твоей семье». Живая кукла. Ожившая марионетка, чувства которой были ничтожны по сравнению с тем, как она забавляла своим страхом и нелепыми действиями.
Этот человек – социопат. Он пугал меня до дрожи, ведь самый страшный бой – это тот бой, который ты ведешь с тенью. Я пропускала удар за ударом, позволяя меня уничтожать и делать безвольной, трясущейся от страха жертвой. Я боялась сделать что-то не так или сказать не то. Я жила жизнь, которую за меня писали другие, словно по сценарию. Словно я, как личность, не существовала.