Беги, детка, беги [ЛП]

Мисси чертовски радуется, когда я втаскиваю тебя внутрь. Она наверняка думает, что ты мертва, и что наконец-то она сможет полностью завладеть мной. Но после того, как я бросаю тебя на кровать, ты вскакиваешь и, зажав рот рукой, бежишь в ванную. Я зажигаю сигарету и, вздохнув, следую за тобой. О Боже, Эмилия, обычно я так не думаю, но неужели эта ночь никогда не закончится? Пока курю, прислонившись к стене рядом с тобой, держу твои волосы и позволяю тебе блевать. Это так отвратительно, ты звучишь, как свинья, Эмилия. Любая привлекательность исчезает. Ты давишься и рыдаешь, потому что тебе больно блевать, и я не знаю, что с тобой делать. По привычке слишком крепко тяну тебя за волосы.

— Мейсон! — пищишь ты, и я быстро ослабляю хватку, чтобы ты могла продолжать блевать в унитаз. Вся водка выливается из тебя, как вода. Ты такая отвратительная, Эмилия. Любую другую женщину я бы выгнал из своего дома пинком под зад, но с тобой я не могу так поступить, даже при всем желании.

Я терпеть не могу ни рыдающих, ни рыгающих женщин, Эмилия. А ты делаешь и то, и другое.

— О, Господи! — закончив, стонешь ты. Я быстро смываю.

— Промой рот! — командую я, все еще держа тебя за волосы и подталкивая к умывальнику. Ты поступаешь, как велено, без возражений, наверное, брезгуя от самой себя. Потом я веду тебя за волосы из ванной в постель.

Единственное, что я снимаю с тебя — это твои туфли и платье. Раз уж ты лежишь в моей постели, я тоже хочу что-то увидеть.

Ты хватаешь меня за руку, чтобы обнять, но я отхожу назад.

— А теперь спи, Эмилия!

— Ты такой говнюк, Мейсон! — мямлишь ты, обхватываешь мою подушку и тут же засыпаешь. Ты немного похрапываешь, Эмилия, и я решаю оставить кровать тебе сегодня ночью. Ставлю рядом с тобой ведро и ухожу с Мисси спать наверх на родительском диване. Просто он намного больше и уютнее моего.

Пока я лежу и смотрю в потолок, с головой Мисси на моем животе, которую я рассеяно поглаживаю, могу думать только о том, как ты сегодня смотрела на меня.

15. Я думал, твоя задница принадлежит мне, Эмилия

Мейсон

Я вырываюсь из глубокого сна, когда что-то твердое периодически ударяется о мое лицо. Потом слышу милый голос отца, который орет:

— Подъем! Ты, сраная жаба! Что ты делаешь на моем диване?

— Я не на диване, а в аду! — стону, медленно открыв один глаз. А потом один из декоративных камней, которыми он меня забрасывает, попадает мне прямо в нос.

— Ай, пап!

— Ты обутый лежишь на моем диване, Мейсон, — скучая, говорит он. Боже, мои глаза горят. Я еще толком не проснулся, моя щека в слюнях и такое ощущение, что проспал минут пять. Мой отец и раньше бросался в меня предметами. Если я не слушался или поступал не так, как ему хотелось, он постоянно забрасывал меня чем-то. Бумажными шариками, камушками, попкорном, чипсами, подушками или скрепками. Мама всегда ругалась, потому что ей нужно было все убирать, а не из-за того, что он причинял мне боль или потому что это было унизительно. Серьезно. Мой отец такой сержант Дрилль. Больше всего ему хотелось бы, чтобы мы все шарахались за ним, как маленькие утята. Он любит это дисциплинированное дерьмо.

— Эй! — рявкает он. — Что ты здесь делаешь и почему так пялишься на меня? — почему-то мне кажется, что мой отец прекрасно знает, зачем я здесь, ведь он всегда все знает. Он ведь главный псих.

— Папа, просто оставь меня в покое. У меня болит голова! — стону я и отворачиваюсь, желая поудобнее устроиться на диване. Отец срывает с моей ноги ботинок и бросает его мне в голову.

— Подъем! Сейчас суббота, твоя мама готовит завтрак! Слезай с моего дивана! — с очередным стоном я выпрямляюсь и хватаюсь за пульсирующий лоб. Я не только не выспался, у меня еще и похмелье. И, вероятно, все еще немного под кайфом.

Сейчас восемь часов утра или около того. Почему старики всегда так рано просыпаются по выходным? Боже, я ненавижу людей.

— Ой, Мейсон, детка, ты тоже здесь! — зайдя в комнату, мама наклоняется над диваном и целует меня в лоб. — Стол уже накрыт, а я дожариваю бекон. Райли тоже должен приехать с минуты на минуту, — радуется она.

— Что ему снова здесь нужно? — грубо спрашиваю я, убирая пальцы матери, которые гладят меня по волосам. Она может настолько проникнуться любовью, что это почти давит. Я встаю, глажу Мисси, снимаю второй ботинок, который с удовольствием бросил бы в голову отца, сидящего за обеденным столом и уже снова держащего в руке планшет. Он действительно зависим от него, и это в его возрасте. Я плетусь мимо него в сторону ванной, и еще до того, как успеваю выйти, слышу крик этого идиота.

— Где он? — спрашивает он тоном, каким, я надеюсь, не будет разговаривать со мной.

— Ты ведь меня имеешь в виду, не так ли? Я здесь, что тебе надо? — сонно спрашиваю я, и в следующее мгновение меня хватают за воротник и прижимают к стене, Эмилия. Он держит меня у стены, и что делает мой отец, Эмилия? Он ничего не делает. Даже не поднимается с места и не откладывает свой планшет в сторону. Придурок.

— Где она? — рычит он.