Она с усилием села, и я заметила, какие худые у нее руки, как отчетливо проступают на них вены. Ее пальцы дрожали, словно нагрузка, потребовавшаяся, чтобы поднять тело, была непомерной.
— Я хотела, чтобы все закончилось.
В ее глазах набухли слезы. Потом они потекли по лицу, закапали с кончика носа. Одна капля упала на руку. Она уставилась на нее, словно не понимая, как это могло здесь оказаться.
— Что закончилось?
— Мысли. Мой ребенок… — Голос ее сорвался. Она вздрогнула и скрипнула зубами, словно от резкой боли.
— У вас был выкидыш?
В ее карте указывалось, что она потеряла ребенка неделю назад, но мне хотелось, чтобы она рассказала об этом сама.
Еще одна слеза упала ей на руку.
— Срок был три месяца. У меня началось кровотечение… — Она глубоко вздохнула и медленно выпустила воздух сквозь сжатые зубы.
Я помолчала из уважения к услышанному, потом мягко сказала:
— Хизер, мне очень жаль. Это ужасно. Депрессия после потери ребенка — нормальное явление, мы поможем вам с этим справиться. В вашей карте указано, что в прошлом году вам выписали эффексор.[2] Вы его принимаете?
— Нет.
— А когда прекратили?
— Когда познакомилась с Даниэлем.
В голосе ее звучал легкий вызов — она чувствовала себя виноватой из-за того, что перестала принимать таблетки, и стыдилась того, что они вообще ей понадобились. Люди с депрессией часто перестают принимать лекарства, когда влюбляются: эндорфины выступают в роли естественных антидепрессантов. Но потом жизнь берет свое.
— В первую очередь мне хотелось бы, чтобы вы вернулись к антидепрессантам, — сказала я непринужденно, как бы сообщая ей: ничего страшного, вы в порядке. — Мы начнем с небольшой дозы и посмотрим на эффект. В вашей карте говорится, что несколько лет назад у вас был тяжелый период.
В предыдущие разы она пыталась покончить с собой с помощью таблеток. В обоих случаях ее находили в последнюю секунду. Теперь Хизер перешла к более радикальным методам, и в следующий раз ей могло повезти меньше.
— Вам назначили посещение психотерапевта. Вы ходите к нему?
Она потрясла головой.
— Он мне не понравился. Даниэль в порядке?
— Даниэль наверняка хочет, чтобы вам стало лучше. Мы здесь именно для этого.
От выступивших слез глаза ее казались еще более синими, словно сапфиры, обрамленные бриллиантами. Кожа ее была такой бледной и прозрачной, что на шее отчетливо проступала каждая вена, вместе с тем Хизер была невероятно красива. Многие думают, будто у красивых людей нет причин для расстройства. Обычно это совсем не так.
— Я хочу к Даниэлю, — сказала она. Глаза ее закрывались — последние капли сил ушли на разговор.
— Сначала я поговорю с ним сама, а потом мы попробуем устроить вам встречу.
Мне хотелось увидеть, в каком он состоянии и не навредит ли ей.
— Они меня здесь не найдут, — вдруг сказала она, словно забыв о моем присутствии.
— Кого вы боитесь?
— Я хочу, чтобы нас оставили в покое, но они все звонят и звонят, — продолжала Хизер, обрывая очередной заусенец.
— Вас кто-то беспокоит?
В ее карте ничего не говорилось о паранойе или галлюцинациях, но тяжелая депрессия иногда сопровождается психозом. Однако если ее действительно кто-то преследует, то нам необходимо об этом знать.
Она снова принялась грызть краешек повязки.
— Здесь совершенно безопасно, — сказала я. — Вам тут станет лучше. К вам не будут пускать тех, кого вы не захотите видеть, и на этаже всегда есть охрана. Вы в безопасности.
Если угроза действительно существует, надо, чтобы Хизер решилась мне обо всем рассказать. Если же у нее паранойя, ей все равно нужно было почувствовать себя в безопасности, чтобы мы могли начать лечение.
— Я не вернусь, — сказала она и добавила, словно пытаясь себя утешить: — Меня не заставят.
— Кто не заставит?
Она с усилием открыла глаза и сконфуженно взглянула на меня, явно пытаясь вспомнить, о чем только что говорила. От нее исходили флюиды страха и еще чего-то, чему я пока что не могла дать определения. Мне вдруг захотелось уйти.
— Мне нужен Даниэль, — пробормотала она и уронила голову на грудь. — Я так устала.
— Отдохните пока что, а я поговорю с вашим мужем.
Она отвернулась к стене и съежилась под одеялом в позе зародыша. Хотя в палате было тепло, она дрожала.
— Он все видит, — прошептала она.
Я замерла на пороге.
— Кто все видит, Хизер?
Вместо ответа она натянула одеяло на голову.
Когда я вошла в комнату для посетителей, навстречу мне поднялся высокий темноволосый мужчина. Он был небрит, под глазами у него залегли темные круги, мятая рубашка выбилась из линялых джинсов — и все равно он был хорош собой. Судя по морщинам вокруг рта и глаз, ему было за сорок, но он был из тех, кто с возрастом становится только краше. У этой пары был бы очаровательный ребенок. Мне стало их бесконечно жаль.
Он направился в мою сторону. В руках у него была коричневая кожаная куртка, за плечом болтался рюкзак.
— Как она? Она меня звала? — хрипло спросил он.
— Пойдемте куда-нибудь, где мы сможем поговорить наедине, мистер Саймон.