Беглая Русь

В воскресенье Семён с Давыдом с раннего утра снарядились в каменку с необходимым инструментом ломать ракушечник. За тяжёлой работой вели житейские разговоры, стараясь говорить негромко, как будто их кто-то мог тут ненароком подслушать. Но, как говорится, чем чёрт не шутит, а бережёного бог бережёт. Однако на исходе августа день выдался чересчур жарким. Правда, знойное солнце без конца ныряло в белоснежные облака, словно пряталось от своего же нестерпимого пекла. Тёплый ветерок овевал голые, замокревшие от пота загорелые спины мужиков. Вокруг пахло пожухлыми, вылинявшими травами, но сильней всего полынью и чабрецом, реже репейником и чередой, запахи которых без конца то чередовались, убывая, то смешивались в один сильный пахучий настой, пьянивший сознание, как выдержанное, старое вино…

К обеду сумели наворочать приличную кучу ракушечного камня. Семён выдохся от непрерывного махания киркой, присел на горячую желтоватую пластушку перекурить. Пока не спеша сворачивал цигарку, он успевал посматривать вдаль широкой балки, дно которой до противоположного отвесного бугра стелилось зелёной равниной. Где-то там, почти повторяя изгибы крутобокого обрыва, тёк ручей, подходивший прямо к отвесному глинистому гребню, вымывая его основание, поросшее то молочаем, то репейником, то верблюжьими колючками, то татарником, то лопухом, то чередой, то осокой. И там было стойло для колхозных коров, где стоял деревянный вагончик, обитый железом и выкрашенный зелёной краской..

Одна половина этого гребня кем-то некогда была предусмотрительно надрезана, как хлебная горбушка до самой душистой мякоти. Из этого свежего надреза желтела обветренной коркой глина, кое-где поросшая травкой и верблюжьими колючками.

– Вот где можно делать замес, глина там отменная, прессованная, жирная и сочная, а внизу ручей широкий, место подходящее, ровное, как раз сгодится для просушки самана, – заключил вслух свои соображения Семён, указывая рукой в сторону гребня.

– Зато до хутора далековато, батя, могут саман лихоманы стибрить, – заметил важно Давыд, вглядываясь в перспективу равнины, положа на плечо для очередного замаха кирку.

– Пожалуй, так, маленько далековато от посёлка. А в нашей балке уже глина пошла одна обезжиренная, весь бугор разворошили, покуда все эти годы строили хаты…

– Слышь, батя, а правду люди бают, что будто здесь, в каменке, в одной из пещер некогда жил беглый заключённый? Эту легенду, про всего обросшего одичалого человека, я ещё до армии слыхал, история занятная. Говорят, привёл туда какую-то женщину, там с ней жил, а ночью выходил на промысел. Но когда в зиму стало нечего есть, он женщину умертвил, расчленил и съел. И только от неё косточки и тряпки остались!

– Может, кто и прятался, люди часто видели полыхавший в пещере костёр. Кто же доподлинно знает, кто там жил: то ли беглый каторжник, то ли бандит – не ведаю. Но про съеденную женщину – нет, такого бреда я не слыхал, однако…

В это время внимание Семёна привлекло приближающееся тарахтение ехавшей из посёлка, тяжело гружёной брички. Дорога пролегала как раз внизу холмистого местечка, называемого в народе каменкой, где под плотным мшистым и травяным дёрном, под слоем суглинистой почвы, укрывались несметные залежи напластованного ракушечника. Здесь было несколько сообщающихся между собой пещер, одна из которых своим раскрытым устрашающим зевом была обращена на каменистую дорогу, изгибающуюся вблизи ракушечных отлогов и утёсов, повторяя приблизительно их выступы и извивы, уходя наизволок к посёлку. И вот эта пещера, мимо которой приходилось ездить в хутор Большой Мишкин и город Новочеркасск, настораживала и пугала едущих по ней путников. А сейчас по ней ехал на бричке, запряжённой парой лошадей, возница Демид Ермилов, везший по заданию Жернова окружным путём в город откованные бороны, запашные плуги, продольные диски для первой комплексной бригады, находившейся под посёлком Октябрьским. Увидев Семёна и Давыда, Ермилов снял с головы кепку и помахал ею, приветствуя работничков:

– Бог в помощь, Сёмка! – и в озорной усмешке растянул толстогубый рот. – Что, Сёма, нешто удумал сыночка отделитъ? Мою дщерь Алину возьмёшь в невестки? Отдам за так, но девка гарная, парнёв всех пришлых водит табуном!

– Катись, катись себе, Демид! Я же у тебя не спрашиваю, чего это ты на вечер оглобли в город направил? – яростно ответил Семён и прибавил: – А твоей крали нам не надобно и за так.

– Да у нашего преда и в воскресенье голове и ногам покоя нет. Такое вот, братцы, дело, – не унывая, выкрикнул кузнец, но про себя с досадой подумал: «И чё энто меня не туда занесло?»

– Ну, тогда с Богом, Демид!

Бричка, тарахтя и дребезжа железками, наваленными на её высокие борта, прокатила мимо, съехала по дамбочке за вытекающий из посёлковой балки ручей. Затем она покатила по балочной равнине, огибая сначала пологий, уходящий ввысь к посёлку бугор, затем, отъехав от него далеко, повернула как бы навстречу другому, отлогому бугру, но где-то там обогнув его, вскоре с возницей бричка скрылась из виду.

Глава 14