Беглая (СИ)

Я нагнулся лишь на короткий миг. Брезгливо, будто боясь испачкаться, распахнул накидку. Но мною двигало иное чувство. Злость, возмущение и, одновременно, какое-то раскаленное пульсирующее неверие, что я, наконец, вижу ее. И чем больше я смотрел, тем больше глох от ярости. Мерзавка была прекрасно сложена. Соблазнительная высокая аккуратная грудь, изящные формы. Из ворота рубашки выглядывала белая шея, на которой просматривалась трогательная голубая венка. Ее кожа была снежно-чистой, будто подсвеченной изнутри нежным розоватым отблеском. Аккуратный подбородок, чуть приоткрытые розовые губы, сатиновые щеки, лишенные румянца.

Ее глаза скрывали уродливые запотевшие пылевые очки. Я вновь нагнулся и сорвал их с головы. Снова брезгливо отстранился. Очки оставили на коже красные вмятины, но даже они не могли испортить впечатление. Закрытые большие глаза с длинными черными ресницами, аккуратные брови вразлет. И внутри поднималась кипучая нестерпимая волна. Сводка коллегии не показала и половину волнительной правды.

Я хотел видеть ее волосы. Стащил с шишки пыльный чехол, размотал и швырнул пряди на пол. Смотрел на глянцевый, почти белый водопад, как завороженный. Я никогда не видел подобных волос, подобной кожи. Даже тени Чертогов не были так совершенны. Эта сука была породистой, по крайней мере, наполовину.

Я отвернулся и отошел в кресло. Опустился, запрокинул голову, глядя в глянцевый потолок. Я видел свое искаженное отражение. Внутри скрутило узлом, в паху сладко тянуло. Я чувствовал себя странно, немного нереально, будто в болезненном бреду. Это состояние разрывало, но одновременно доставляло странное необъяснимое наслаждение. Мне было не по себе, но мучительно блаженно от того, что она, наконец, моя. Здесь. И остальное меркло… даже не самое радужное будущее.

Я, наконец, понял, что меня так ярило. Глядя на эту мерзавку, я неосознанно думал о своей невесте. Снова и снова, воображая самые неприятные, самые уродливые облики. Я слишком отчетливо понимал, что Амирелея Амтуна не может оказаться даже вполовину такой же красивой, как эта сука. Даже в четверть… Даже на одну десятую часть… Эта гадина казалась насмешкой мироздания, которое послало мне почти совершенную женщину прямо перед тем, как я должен связать себя нерасторжимыми узами с отвратительной химерой. И я еще острее возненавидел ее. Нет, не невесту, а эту мерзавку, которая лежала на полу. Спокойная и недвижимая. Она компенсирует мне все. Все! Даже сейчас она пребывала в блаженном забытьи, в то время, как я сходил с ума от переполняющей злости. И это тоже было несправедливым. Чем ее напичкали? Впрочем, какая разница!

Я поднялся, подошел к распростертому телу и присел. Тронул шелковую щеку, чувствуя, как едва ощутимо загудело в пальцах. Снова та немеющая болезненная сладость. Коснулся теплой шеи, упругой груди. Я хотел, чтобы она, наконец, открыла глаза, посмотрела и, раз и навсегда поняла, кому теперь принадлежит.

Я тронул ее подбородок, стиснул пальцы, надеясь, что эта боль приведет ее в чувства:

— Открой глаза.

Она не шелохнулась, но я заметил нервный вздох. Чуть дрогнули губы.

— Открой глаза!

Сучка медленно открыла глаза… и я утонул.

13

Я парила в невесомости. Пространстве без света, температуры, плотности. Наверное, это небытие. По крайней мере, насколько можно вообразить эту пугающую и, одновременно, притягательную пустоту. Спокойно... Так спокойно, как не бывало давно. И я не была уверена, что хотела вынырнуть из нее. Я мысленно улыбнулась, осознавая, что все это наверняка дело рук Гихальи. Ее травок, ее амулетов, ее дорогой заботы. Должно быть, уже утро…

Я хотела открыть глаза, но не смогла. Словно тело не подчинялось мне. Ни единый импульс не достигал нужной мышцы. Вдруг я словно переместилась в пространстве. В залитую мягким утренним светом бело-розовую муть. Я чувствовала приятную свежесть, прохладу, запах окропленной водой листвы, напитанной влагой земли. Запах сада, полного буйной зелени, диковинных цветов. Таких садов в помине не было на Эйдене. Но изображение нещадно плыло, словно я пыталась неправильно заглянуть в оптическую линзу. Я различала лишь размытые цветные пятна, подернутые молочной дымкой. А потом раздался заливистый девчачий смех:

— Я здесь!

Снова милое звонкое хихиканье, которое таяло в ароматном воздухе, как шлейф духов. А меня не отпускало чувство, будто этот голос и смех я слышала многократно. Знала каждую нотку, каждую интонацию. И сейчас незнакомка предлагала сыграть в глупую игру, в которую, как мне кажется, дети играют миллионы лет даже в самых забытых уголках вселенной — прятки. Она пряталась и хотела, чтобы я отыскала.

Я была не прочь — мне очень хотелось посмотреть на нее. Тянулась за голосом, касаясь ладонями листвы, словно незрячая. Представлялось, я шла по ухоженной садовой дорожке вдоль стриженых кустов. Жадно втягивала запахи, которые казались знакомыми. Но это была игра воображения — я никогда не видела подобных садов.

— Я здесь! — И снова легкий летящий смех. Беззаботный, счастливый.