Беглец и Беглянка

Шаман заводит мотор. Лодка, уверенно петляя по речным рукавам и излучинам, ходко идёт-плывёт по речной поверхности. Пухлые кучевые облака наблюдаются только на восточной части небосклона. Светло-жёлтое августовское солнышко плавно перемещается на запад, обещая скорое наступление погожего вечера. Время от времени из высоченных прибрежных камышей вылетают, испугавшись тарахтенья лодочного мотора, упитанные утки и гуси.

«Неожиданно всё произошло», — рассуждает про себя Олег. — «Практически на ровном месте. Ещё вчера я всерьёз печалился, мол: — «Лето заканчивается, и скоро надо будет опять идти в эту дурацкую школу…». А теперь, понимаешь, бесправный беглец. И о школе, судя по всему, предстоит на некоторое время забыть. Да, неисповедимы твои пути, Господи, как любит выражаться папа…. Папа. Где он теперь? Что делает? Что планирует? Сыт ли? Ладно, буду надеяться на лучшее…. Ещё и кушать очень хочется. С самого раннего утра (после бутербродов), маковой росинки во рту не было. А Костька сказал, что обед переносится на поздний вечер. То бишь, будет совмещён с ужином…».

Он поворачивает голову направо и непроизвольно напрягается: из-за ближайшего поворота русла Камчатки показывается прогулочный теплоход. Беленький такой, нарядный.

— Эй! Эй! Ворон! — Олег стучит ладонью левой руки по чёрному лодочному борту, а правой указывает на теплоход.

Костька встревоженно оборачивается. Лодка тут же закладывает крутую дугу, через некоторое время оказывается за длинным лесистым островом и въезжает — заострённым носом — в густые камышовые заросли. Старенький мотор, болезненно чихнув несколько раз подряд, затихает.

— Как думаешь, они нас засекли? — спрашивает Олег.

— Наверняка.

— И что теперь будет?

— А ничего, однако, — легкомысленно пожимает плечами шаман. — Подумаешь — засекли. Двое нацменов, не считая самоедской собаки, плывут куда-то по своим повседневным делам. Например, однако, на рыбалку. Бывает. А на кораблике, небось, сплошные интуристы…

Теплоход, тем временем, приближается, следуя руслом Камчатки по другую сторону от острова. Долетает негромкая музыка, которая — через минуту-другую — преобразуется в песню:

Мартовские проводы. Мартовские сосенки.
И прощальной суеты — нам не избежать.
Мартовские хлопоты. Мартовские просеки.
Через сутки с хвостиком
Вахту мне стоять.

Будешь ждать? Не будешь ждать?
Ты ответь, любимая.
И разлуке долгой — нам не помешать.
Ты не плачь, пожалуйста, нежная, ранимая.
Через сутки с хвостиком
Вахту мне стоять.

Море там огромное, мрачное и глупое.
От сомнений этих — нам не убежать.
Ты моя — росинка. Ты моя — голубка.
Через сутки с хвостиком
Вахту мне стоять.

А погода нынче — тихая, отличная.
И весна собралась в гости к нам опять.
Ты моё — Пророчество. Ты моё — Величество.
Через сутки с хвостиком
Вахту мне стоять…

Дальняя дорога — снова в Путь позвала.
Дальняя дорога, глупая стезя.
И играл оркестрик — на краю вокзала.
И хмельно орали — вслед — мои друзья.

А тебя там не было. Вот, такая песня.
Чёрный ворон — с неба — громко прокричал,
Мол, не быть вам, голубки, никогда уж вместе.
Семафор — в поддержку — жёлтым замигал.

И вагончик тронулся. Небо раскололось.
На стекле повисла — дождика слеза.
И мелькнули — звёздами. На краю перрона.
Серые — как омут, милые глаза.

И мелькнули — звёздами. На краю перрона.
Серые — как омут. Милые глаза…

Мартовские проводы. Мартовские сосенки.
Все с иголок сбросили — зимние снега.
Я вернусь однажды. На изломе осени.
И тогда с тобою — будем навсегда.

Я вернусь однажды. На изломе осени.
И тогда с тобою мы — будем навсегда…

Глава третья. Полигонные реалии