Беглец из рая

– Да не переживаю я. С чего вы взяли? И не венчик над головою, а стариковская лысина, едва принакрытая последним цыплячьим пухом. – Татьяна без нужды заманивала в туманную интрижку, и я невольно смутился, опустил взгляд в стол. Видимо, у меня такой дурацкий, шутовской вид, что каждой женщине хочется взять надо мною верх и поиграть в бирюльки. Глаза у гостьи вдруг заблестели, заискрились, крохотная обещающая улыбка зависла в петельках губ, и я, Павел Хромушин, снова почувствовал себя как пегая гончая на заячьей тропе...

– Но этот пух отчего-то пощупать хочется. Волосы у вас, как у ребенка... – Татьяна протянула руку с намерением погладить меня по голове, и я в испуге невольно отшатнулся, покраснел...

– Для вас мужики – это баловные дети, которых вам хочется как плюшевых игрушек. Поласкал – и швырь в угол на забвение.

– Зря вы так на женщин, Павел Петрович... Вас, наверное, крепко обидели?

– Ну, а то? С неделю, Танечка, жил, как в раю. Бога молил каждый день: Господи, всемогущий, продли мне такое счастие на долгие годы. Значит, был рай-то на земле, был, пока люди не научились убивать друг друга из прихоти.

– Хорошо, что вы не успели привыкнуть... Я вашу женщину случайно знаю. Она в кругах бомонда известна как дорогая жрица любви. Очень дорогая... К ней большая очередь...

– Да ладно врать-то, – сердито отмахнулся я, но умом сразу поверил словам Кутюрье.

– А зачем мне врать? Какую прибыль имею с того? Ну не знаю, не знаю... Давайте не будем об этом...

Я догадывался, из каких темных омутов вынырнула в мою постелю обавница-прелестница, что не Богом послана ко мне в утешение, но дьяволом в грешную усладу истомившейся плоти; и чем беспутнее была бы та женщина, тем желаннее. И прогнал-то прочь Марфиньку не потому, что она распутна была и изгажена своим прошлым от макушки до пят, но захотела похотница разделить мое ложе с грязными жеребцами, подло изменяя мне...

Но и я какой, однако, испорченный человек и Марфиньки ничем не лучше, а может, и куда подлее... Ой, блудня! Ведь обо всем догадываюсь, но, однако, ломлюсь в запретные двери, как опоенный. Но, несмотря на внутреннюю остылость, слышать скверное известие от соседки было больно, словно Кутюрье влезла в мою тайную жизнь и теперь по всей Москве понесет дурную весть... Шила бы лапсердаки для летающих ангелов, покрывала бы плечи развратных кукол и не лезла бы в чужой огород, ведь никто с жалостью, не звал... Ага, смеху-то сколько будет... Полагали знакомцы, что у Хромушина святой лик, шли за сокровенным словом, а на поверку оказалась подлейшая блудная харя, испятнанная проказой.

Наверное, что-то мучительное отразилось в моем растерянном лице, и Татьяна участливо, по-матерински, погладила мою ладонь, как бы унимая кровь во взбухших жилах и притормаживая сердце. Меня от жалостного прикосновения как ожгло, и я резко отдернул руку.

– Легко отделались, Павел Петрович... Хоть сливки сняли, рай узнали. Это Бог Еву послал...

Татьяна вспыхивала грустными глазами и тут же притушала взгляд, унимала сполошливые мелкие искры, похожие на солнечные брызги на воде, такие неуместные сейчас... Грустного, раздавленного несчастьем человека трудно утешить и почти невозможно вытащить из уныния, в котором так радостно тонуть.

Кутюрье сейчас сама походила на русского юношу-полоняника, приведенного для продажи на восточный базар; петельки в углах губ при каждом слове свивались и обнажали влажные острые зубки, в глазах, окруженных мглою, жила тоска. Но душевные силы тратила на меня.

– Не Еву, нет... А развратную Магдалину, еще не узнавшую Христа... О-о, Танеч-ка-а! Ева была совсем другая, это была сама чистота; она не знала греха, она была сокровенной половинкою Адама, которую насильно отлучили, и каждая жилка ее трепетала от желания вернуться, слиться в единое тело. И змий-искуситель тут ни при чем. Просто он, коварный, оказался в нужном месте в нужное время. Адам ради Евы рай покинул. Он так воспылал незнаемой прежде любовью, он так захотел стать человеком, что от Отца убежал со своей половинкою, дабы создать род людской, противный Богу. Вот что такое любовь, девочка моя. Только любовь лепит человека. Господь создал из глинки подобие себя, свой образ, ходячий манекен, но человека сотворили любовь... и стыд.

– Павел Петрович, вы так красиво говорите. Вы могли бы из Магдалины воспитать Еву... Может, вам потерпеть надо?.. Ну побесилась бы девушка, а потом и в ум вошла...