Беглец из рая

Рожа моя, наверное, лоснилась по-котовьи, потому что Зулус только крякнул и стал торопливо раздеваться: высокий, плечистый, грудастый, ястребиный взгляд из-под седых ершистых бровей, седые усы пиками. Ну как такого жеребца стоялого не любить? Да тут любая баба упадет. А снежно-белый чуб лишь придавал мужику фанфаронисто-чванливый вид. «Эх, мне бы такие стати, да я бы… – я невольно позавидовал и сам над собою рассмеялся… Эх ты, мышь крупяная, норушка домовая; кабы не горы да не долины…»

Появилась из мыльни Шура, обвитая по самую шею простынею, знать, услыхала резкий голос Фёдора и решила не нарываться на грозу. Ей было тесно, неловко в липких пеленах, словно бы на вольную женщину натянули смирительную рубаху. Это кремень и кресало сошлись в предбаннике, и сейчас в любую минуту высечется искра, и химера счастия взорвется и уйдет в дым.

– Вижу, без меня хорошо устроились? – ревниво намекнул Зулус.

– Дольше бы шлялся…

– А ты не рычи. Значит, дела были… Попаришь? – Зулус властно притянул Шуру за плечо, но та ловко выскользнула, заголилось округлое малиновое плечо.

– Обойдешься, милый, своими силами… Раз меня на рюмку променял.

– Даже так? Что-то не пойму. – Фёдор в три глотка опустошил стакан пива, зубами привычно, хищно отодрал от леща вяленой солонинки, седые жесткие усы вздернулись, готовые намертво пронзить бабье уросливое сердце. – Ну смотри, тебе жить… Нинка, а ты готова?

– Феденька, да я как прикажешь… А хозяйку – не трожь. Бедная, и так вся замылилась.

– Дура, Нинка… Откуда мыло-то? – огрызнулась Шура. – Я что тебе – кобыла? Чтоб до мыла… Ступай, ступай, отбивай у подруги мужика, блоха кусучая… Может, что и склеится.

– Шурочка, милая, да что с тобой? Иль взаболь на худое подумала? Ведь я замужем… Может, я что-то не по уму сказала? Так прости, пожалуйста. – Нина в искреннем испуге и удивлении округлила сорочьи глаза.

– Брось, Нинка… Баба не лужа, хватит и на татарскую орду. – Шура засмеялась, шлепнула товарку по заду. – Иди, вздрючь жеребца, чтобы шкварчал, как карась на сковороде…

Подруга покорно кивнула, натянула овчинную шапенку с кожаным верхом, одела на руки брезентовые верхонки и скрылась в парильне. Скоро оттуда раздался гогот, гиканье, шипенье воды, кинутой на раскаленные камни, хлесткие удары веником…

– Глубже, глубже, глубже, ой хорошо! – хрипло, выкручивая голосом загогулины, причитал Зулус. – Ниже, ниже, ниже, ой хорошо! Нинка, стерва, наддай, еще наддай! – Знал варнак, что его хорошо слышно в предбаннике, и сейчас играл на сердечных струнах.

Шура загрустила, глядя в банное оконце, искрящееся от луны, на узорную оторочку подтаявшего куржака. Она попала в затенье и сейчас, принакрытая простынею, походила на языческую бабу, высеченную из голубовато-розового мрамора, одиноко стоящую на веретье. А может, настроив крохотное ушко в сторону двери, прислушивалась к разгулу, что творился сейчас в мыльне, и рисовала воображением самые прихотливые любострастные картины? Уставясь в морозную лесную ночь, вдруг тихо попросила меня:

– Паша, Мамонтиха ведь дура… Убьет его. Ты сходи, посмотри, как он? У него ведь сердце шалит.

Тут выскочил из парильни Зулус, не прикрывая мошны, просквозил предбанник, отпахнул дверь и с головою нырнул в разворошенный бабами сугроб. Вернулся уже медленной тяжелой ступью, с ворохами снега на плечах, печатая шаг, словно нес в себе сосуд с драгоценной влагою и боялся расплескать ее.

– Десяток лет долой… Еще две ходки сделаю и запою: «А Федька такой молодой…» Шурочка, ты чего скисла? – Прислонился к женщине, потерся мохнатой грудью о покатое плечо. Шура не отстранилась, но и не подалась навстречу, не отвечая, упорно смотрела в стеклинку, за которой на сахаристом снежном отроге лежал теплый лафтачок света. Моргасик догорал на дне банки, уже едва дышал. Федор, не дождавшись ласкового слова, оттолкнул Шуру, сплюнул и исчез в парилке. Тут же появилась Нина, наматывая на голове чалму, сказала кротко:

– Шура, как хочешь… А я сдаю полномочия. Федька твой опять задурил…

– А я что могу, если он дурилка? – со слезой в голосе протянула Шура. – Я что ему – жена, чтоб на плечах тягать? У него своя, законная есть, пусть и волочит… Мамонтиха, плюнь на все… Давай напьемся и разбежимся, как в море корабли.

– А что мне муж скажет?

– Он кто тебе, судья или президент? Президент – чужой разведки резидент. Сегодня – здравствуй, а завтра – до свиданья… Судить никто не будет, без суда посадят. И там живут… А Путину не до тебя, он чеченов в сортирах мочит и девок на лопатки кладет. Да и на кой тебе муж? Только свистни, в очередь кобели встанут…

Я не стал дослушивать перепалку, кой-как натянул одежонку на мокрое тело и вышел на волю.

4