Беглец с чужим временем

Рауль окаменел, прислонился к дереву. Легкий, напевный зов повторился:

— Ауль! Pay!

В этом зове Раулю почудилась какая-то забытая и необычайно знакомая интонация. А девически ломкий голос, робко затихая перед каждой паузой, снова и снова доверчиво повторял откуда-то сверху свой тихий и нежный призыв.

Рауль задрал голову. В углублении низкого раздвоенного сука старого дерева пряталась маленькая птичка с сине-черным оперением. «Не может быть! Неужели это девятисловная синица?..» Рауль пристально вгляделся в тонкие переходы неяркой окраски. Темя голубое, в пере много черни; крылья отливают рыжеватым отливом, какой бывает у ремеза, гаечки, самой крохотной из всех видов синиц.

И снова знакомый зов. Рауль подошел к дереву.

— Pay! — жалобно вскрикнула птица и перелетела на другой сук.

Рауль тихо засвистел, пытаясь повторить странное птичье пение.

— Випрачитти! — произнес чей-то голос.

Рауль заставил себя медленно и лениво оглянуться. Перед ним стоял невысокий худощавый человек в серой рубашке с открытым воротом.

— Випрачитти, — произнес он опять, уже шепотом. — Ее надо непременно зарисовать. Может быть, она никогда уже здесь не появится.

Старик лихорадочно рылся в карманах. Птица смотрела на него маленькими бисеринами-глазами и молчала. Вынув, наконец, книжку в кожаном коричневом переплете, старик похлопал себя по карманам, нащупывая карандаш.

— Дайте же, наконец, карандаш! Что вы стоите? — прошипел он. — Перед вами древнейшая порода птиц!

Рауль вынул огрызок угольного карандаша из нагрудного кармана. Тот самый огрызок, который он спасал при каждом обыске в бараке, запрятывая его то в кусок хлеба, то в щель, то под обмотку. Потерять возможность рисовать казалось Раулю самым страшным.

Старик выхватил из его пальцев угольный карандаш и начал резко и неумело набрасывать контуры птички.

— Позвольте.

Взяв записную книжку у старика, Рауль мягко провел углем первые линии. Випрачитти возникала легко и просто, как детский рисунок.

— Прелесть! — сказал старик.

— Pay! — крикнула випрачитти и взлетела.

— Ну, что ж! Портрет ее в наших руках, — сказал старик, принимая свой блокнот. — Остается записать имя свидетеля. Это важно.

— Зачем?

— Как доказательство, что випрачитти действительно побывала в наших краях. Итак, ваше имя?

Рауль молчал.

— Моя фамилия Айкельсон, — чопорно представился старик. Вы, наверное, догадались, что я занимаюсь здесь раскопками.

— Нет.

— Ах, вы из пригорода?

Рауль молчал.

— Вы, наверное, вернулись из долгого отсутствия?..

Рауль молчал.

— Сколько же вам удалось сэкономить времени? — продолжал старик с неожиданным недоброжелательством.

На Рауля смотрели ясные серые глаза.

Нет! Старик не сумасшедший.

— Я вас… не понимаю.

— Зато я вас отлично понимаю, молодой человек! Отлично рисуете, сын состоятельных родителей. Отчего бы не сбежать в иное время, пока сверстники живут трудовой жизнью?

Рауль ничего не понимал. Старик сунул записную книжку в карман и вернул Раулю карандаш.

— Если не найдете в городе работы — так бывает с беглецами от собственного времени, — приходите ко мне. Вы отлично рисуете, а мне нужен копировщик старинных рукописей. Мой адрес: «Гаммельн, Кирхенштрассе, 8». — Старик повернул налево, туда, где редели сосны и в широком просвете виднелись небо и море…

«Не может быть! Может быть! Все может быть!»

Рауль долго бродил вдоль прибрежного леска, то выходя к дюнам, то возвращаясь обратно, не решаясь идти дальше. Но ничто не нарушало покоя утра. Он остановился у поворота тропинки, ведущей к морю. Рыбак нес полное ведро рыбы. Пахло водорослями.

— Почем рыба?

— Пять пфеннигов штука. Сегодня море бурное, лодка сильно тяжелеет… — рыбак поставил ведро.

— Лодка тяжелеет?

— Еще как! Берите! Дешевле не отдам.

«У меня кончились деньги, — вспомнил Рауль. — Не думать о еде», — приказал он себе. Не думать о еде он научился в лагере, у него был большой опыт.

— Ну, как хотите! Я не запрашиваю. Только сегодня скорость ветра большая, лодка сильно тяжелеет, пятнадцати метров не отплывешь, — рыбак поднял ведро.

Что он болтает про «утяжеление» лодки? Но лучше ни о чем не спрашивать. Не привлекать внимания.

Рыбак встряхнул рыбу в ведре и, обиженно повторяя, что при быстрой гребле весла «свинцом наливаются», пошел дальше.

Рауль посмотрел ему вслед и вынул записку с адресом Айкельсона: «Гаммельн, Кирхенштрассе, 8».

По крайней мере известно название города и есть адрес. Обыкновенное название заурядной немецкой улицы — Кирхенштрассе. Старик, по-видимому, коллекционирует старинные рукописи. Может быть, «беглецы от собственного времени» только поэтическое сравнение?

Раздалось легкое шарканье. Айкельсон с торчащими после купания мокрыми волосами, в сандалиях на босу ногу шел по дорожке, по-мальчишески подбрасывая ногами мелкие камушки.

— Не попадалась больше випрачитти?

— Нет.

Рауль пошел рядом.

— Вы занимаетесь историей?

— Теперь да.

— Я согласен с вами работать.

— Но, к сожалению, я не могу вам много платить.

Некоторое время они шли молча. Лес оборвался. К его опушке подступал город.

— Возьмем велосипеды напрокат у рынка, — предложил Айкельсон.