Беглец с чужим временем

— Не выйдет! — буркнул Рауль.

— Вчера билет стоил всего пятьдесят пфеннигов. Но сегодня с вокзала получены плохие вести. Экспрессы отменены. Кончается топливо…

Анна-Мари мягко отстранила Рауля и достала кошелек.

— Два билета, пожалуйста.

— Я не буду. Покатайтесь без меня, Анни. Мне хочется посмотреть на эту игрушку издали.

Анна-Мари пожала плечами.

Из будки выскочил остроносый старичок и растянул ширмы, закрывавшие колесо смеха.

Пестрый шатер раздвинулся, и Рауль увидел огромный горизонтальный диск. Он был раскрашен, как волчок, синими, зелеными и желтыми полосами.

Старик отпер калитку в круглой золоченой решетке, и Анна-Мари вошла внутрь ограды. Пройдя по лакированным полосам волчка, она остановилась у черного центра диска и села. Заиграла музыка, и «колесо» медленно поплыло. Рауль сел на скамейку. Красные и синие полосы опоясывали Анну-Мари, сверкая свежим лаком, а диск ускорял свое движение, разгоняясь. Постепенно круги диска расплывались, цветные границы между ними исчезали. Колесо приближалось к третьей скорости. И тут Рауль увидел нечто необычайное. Диск исчез, а перед ним возникло серовато-белое облако, непрерывно изменяющее свою форму: оно становилось то эллипсоидом, то баранкой, то сплющивалось, то разбухало. При этом «облако» светлело по мере увеличения скорости, становясь почти прозрачным.

Анна-Мари сидела у неподвижной оси вращения. Ее лицо, проступающее сквозь облачные фигуры, почти не изменилось. Не отводя глаз от диска, Рауль рылся в карманах, ища карандаш. «Хотя бы два-три штриха». Но вот колесо смеха опять изменило форму — превратилось в новое геометрическое тело! Впрочем радиусы диска не менялись. Они как бы сохраняли внутренний каркас «облака», словно спицы, торчащие из порванного зонтика. Но ведь если радиусы остаются постоянными — должно измениться само число «пи» — отношение радиуса к длине окружности. Так однажды и сказал Эйнштейн, когда зашла речь об изменении формы вращающегося круга. И Рауль снова услышал по-детски радостный смех Эйнштейна, мчавшегося когда-то вместе с ним на такой же карусели в Люстгартене, и его слова, заглушаемые вальсом карусельной шарманки, о том, что, если бы диск вращался со скоростью, близкой к скорости света, его форма изменилась бы. Диаметр и длина окружности оказались бы в разных условиях во время движения, а поэтому изменилось бы само «священное» число «пи». И вот тогда-то в воображении Рауля и возникла удивительная картина изменяющихся геометрических форм. Превращение движущихся миров. А сквозь них проступило детское и мудрое лицо волшебника. Лицо Эйнштейна. Так родился его портрет… Увидит ли он его когда-нибудь?..

Рауль, наконец, нащупал в кармане огрызок карандаша и начал лихорадочно набрасывать превращения колеса смеха. Лицо девушки в центре его оставалось неизменным так же, как и лицо Эйнштейна на портрете. Зато форма диска изменялась, как медленно плывущее облако…

Наконец колесо остановилось и к Раулю подошла АннаМари. Он показал ей наброски.

— Как точно! Как будто вы всю жизнь рисовали эти фигуры!

Рауль улыбнулся.

— А я их действительно когда-то нарисовал, но мне не верили, что так бывает. Только Лео… — Он оборвал себя.

— Рауль, неужели Лео может… может быть с этим Веске?

На лице Клемперта появилось жесткое выражение.

— Значит, может.

Анна-Мари опустила голову.

— Пора домой, — сказал Рауль. — Собирается дождь.

ТРАССЕНУ НЕ СОЗДАЮТ УСЛОВИЙ ДЛЯ ОПЫТОВ

Между тем Трассен сразу же после своего назначения железнодорожным консультантом выехал с экспрессом в путешествие с замедленным временем. Встретив в день отъезда на улице Анну-Мари, он хотел ей сказать, что по возвращении из поездки сможет объяснить, ради чего он согласился занять место ее отца. Он привезет данные таких экспериментов, о которых не мог мечтать ни один физик. Даже ее отец. Но Анна-Мари не захотела его выслушать. В другое время Трассен бросил бы все и убедил Анну-Мари. Но в тот день… Тогда он спешил. Надо было успеть погрузить в экспресс аппаратуру, иначе вся работа срывалась. Начинать измерение необходимо с нуля, пока поезд еще не тронулся.

Во-первых, надо было разместить часы. Их было несколько, включая маятниковые, с помощью которых Трассен хотел наблюдать непосредственно за изменениями колебаний тела в зависимости от скорости движения поезда. Ведь должны измениться и масса маятника и его длина, а значит и период колебания, то есть само время, отсчитываемое часами. Теория колебания всегда была излюбленной областью Трассена. А здесь такие возможности! Во-вторых, необходимо было установить измерители топлива, на двигателе экспресса. Ведь топливо потребляется именно во время ускорения поезда, когда возрастает его масса! Трассен мечтал о точном расчете превращения энергии в массу. Удастся ли это? Конечно, удастся! Тегда он может повторить опыты на каждом экспрессе! И хотя встреча с Анной-Мари больше огорчила его, чем обрадовала, он не сомневался, что, вернувшись, уладит их отношения. Его научные открытия будут оценены по достоинству.