Беглецы

– Чай, сам видишь – смирные да ласковые япошки. Ни те злобы, ни ехидства. Живут, видать, небогато – риса и то с гулькин нос привезли, но изрядно сердечны и добролюбивы, – убеждал шельмованного канцеляриста Гундосый Федька, пьяный изрядно. – Все врал нам Иван-попович, стращал, поелику прихвостень господский, а те нас на берег до поры выпущать не желают!

– Сие на правду похоже, – поддержал Гундосого Спиридон Судейкин, смекалистый и хитроватый. – Страшатся, что разбежимся, а их милости без команды останутся да без охранителей.

Мужики, распаленные крепчайшей японской водкой, принятой голью, без заедки, на солнцепеке, подобревшие от теплого общения с доброхотными туземцами, вдруг поняли, что их пытались обмануть, совсем забыв про то, что о жестоких законах здешних поведал им спервоначалу Волынкин Гриша. Мужики забалабошили взволнованно:

– А какое такое право господа имеют нас на берег не пущать?

– Али мы не поровну к побегу нашему прикосновение имеем?

– Скрывают от нас, должно быть, что земля сия для жилья нашего удобна может стать!

– Понятно, скрывают!

В разговор вмешался всегда восторженный Михайло Перевалов:

– Братики, ить не могет статься, чтоб край сей, предивным видом своим поражающий и зрение, и воображение наше, имел ко благу нашему свойства вредоносные! На сей земле богоприятной и людишки всякой злобы лишены должны быть. Ой, поглядите, братики, что за рай перед взором нашим лежит, взором, истомившимся видом пустыни морской!

Михаилу поддержал один из братьев-близнецов, угрюмоватый, дубоватый Фрол:

– Да, край предивный здеся. Давайте-ка просить у адмирала, пускай нас ссадит тут – общину ладить будем. Отсель и до земли родной недалече – сердцу милей. А то законопатимся куда-нибудь, откуда нас самому Господу Богу вовек не выколупать.

Мужики на минуту примолкли, будто соображая. Молчание Игнат нарушил:

– С виду ты, Фрол, пентюх пентюхом, а иной раз изречешь толково. А правду говорят, что и колода дубовая раз в десять лет по словечку вымолвит. И на самом деле, робятки, чего нам в дальнее заморье переться? А ну как здеся приживемся? Погода тут, полагаю, не то что на Камчатке – цельный год вёдро. Рыбу ловить станем, деревья посадим плодоносящие, пшеничку, может, посеем. Видали ж сами – растет здесь пшеница!

– Растет! Растет! – грохнули хором мужики.

– Не поплывем дале! Изнурились уж морским походом!

– С япошками жить станем! Они народ смирный, беззлобный!

– Веди нас, Игнат, к адмиралу! Пущай отпускает нас на берег разведаться!

Суета в размышлении серьезном покручивал свой шишковатый нос, думал было сейчас с депутацией к Бейноску двинуть, но кто-то вдруг громко крикнул, что к галиоту от берега правят еще какие-то лодки, и кинулись мужики смотреть. И на самом деле, двигались от берега с десяток японских милых лодок, будто охраняя ту, что в середине находилась.

– Кого нелегкая опять несет? – удивлялись мужики.

– Али снова торговцы?

– Нет, непохоже! Видать, важный барин правит, насчет гвоздей да топоров, поди, договориться хочет.

Доложили адмиралу. Беньёвский поспешил на палубу со свитой, навел на лодки подзорную трубу, смотрел недолго, с треском сложил ее.

– Чурин! – крикнул штурману. – Распорядись-ка мехов достать, да покраше, побогаче, не скупись! – и тут же обратился к мужикам: – Те, кто к оружию определен, наготове будьте, но мушкетонов без моей команды упаси вас Боже трогать!

Скоро лодки японские к самому борту подплыли. Прибывший вельможа грузным, полным был. На палубу взобрался лишь с большим трудом при помощи телохранителей, толкавших его под толстый зад. Вслед за ним и слуги влезли – все с длинными мечами. Японец главный вначале отдышался, потом оправил с помощью прислужников долгополую свою одежду из шелка синего, с рукавами широчайшими, украшенными кисточками, и уж только вслед за туалетом изобразил на круглом своем лице подобие улыбки, и глазки его при этом в жирных складках кожи утонули, так что и ресницы негустые скрылись, и получилось лицо безглазым и смахивающим на небольшую тыкву. На голове его крошечная шапочка красовалась, Бог весть как державшаяся на макушке плоской, лысой. За широким поясом рукоятями вниз торчали два меча. Японец поклонился, из-за пояса веер выхватил, стал обмахиваться им, не двигаясь с места. Беньёвский поклонился тоже, шагнул навстречу вельможе и по-французски спросил:

– Не имею ли я честь видеть правителя этого острова? Мы рады приветствовать вас на борту корабля, британской короне принадлежащего. Я – капитан, барон де Бенёв.

Японец кинул быстрый взгляд на прислужника, державшего над ним раскрытый зонт. Тот, похоже, был у главного за толмача, потому что, наклонившись к уху вельможи, проверещал ему что-то по-японски. Главный, словно осознав честь присутствия на британском судне, взметнул вверх тонкие щипаные брови, значительно кивнул и небрежно бросил переводчику фразу, перетолмаченную тут же:

– Даймиос Фукиру, местный властелин, рад приветствовать славных британских моряков и лично барона де Бенёв близ своей земли. Чем вызван ваш приход?