Беглецы

Потом они купили тоненькую школьную тетрадь в клетку (в ней удобнее было чертить таблицы), и два вечера подряд высчитывали бюджет, необходимый на предполагаемый курс лечения. Марина предложила расчертить таблицу на четыре года (добрая женщина), но Олег всё же уговорил остановиться на восьми месяцах, про себя подумав, что и этого, наверное, лишку – четыре года смотреть на то, как прогрессирует растерянность супруги, было бы выше его сил. Впрочем, на четыре года средств просто и не хватило бы, учитывая то, что никакой финансовой подушки после дефолта у них не осталось, а зарплаты стали задерживать, и просветов в экономической ситуации в ближайшее время не намечалось. Олег подумывал, не продать ли старый дом покойного деда, затерянный в глуши брянских лесов, но интуиция подсказывала ему даже не начинать разговор об этом с Мариной. Во-первых, она вообще не знала, что дед умер два года назад, и, во-вторых, что и явилось причиной её неведения, она этого деда невзлюбила с первой же минуты на свадьбе, когда Олег их друг другу представил. Прямо посреди торжества дед постучал ей пальцем по лбу и сказал тихонечко вместо напутствия: «Погубишь ты моего внука. Чёрный огонь за тобой следом». Да и не смог бы Олег этот дом продать. Когда в позапрошлом году он, втайне от Марины, ездил проводить в последний путь деда, то деревня предстала перед ним совсем не той, какой он видел её последний раз в детстве. Почти все дома были уже заброшены, заборы покосились, а сараи, будто от стыда за своих хозяев, вросли в землю. Умирала деревня. Даже на кладбище пришли только три человека – сам Олег, дед Прошка, всю свою жизнь проработавший трактористом в давно разорившемся колхозе «Луч», и какой-то пьянчужка, которого Олег не узнал. Как позже выяснилось на поминках (тоже на трёх человек), этим пьяницей оказался никто иной, как бывший директор местного клуба, много лет пытавшийся отстоять свой культурный центр ради будущего, так сказать, возрождения, но в конце концов спившийся под натиском сначала барыг, устроивших в клубе показ порнофильмов и дешёвых боевиков, а потом исторического процесса, в котором места для деревни под странным названием Чутки не было. Кто-то, видимо, из молодых и азартных, в спешке покидавших деревню, закрасил на указателе букву «т» и вместо неё написал «ди» – и получилось Чудики. Таковыми эта троица на поминках и выглядела – все это понимали, и никто о несправедливости нового топонима не спорил.

Однако планы планами, а в реальности всё пошло совершенно не по намеченному сценарию. Траты оказались поначалу не такими уж и большими. За исключением взяток, которые приходилось давать врачам, раскошелиться пришлось только на лекарства (половина которых вообще оказалась бесплатной), на пароварку, на заранее подготовленную стопку впитывающих пелёнок, на ведро с сидушкой для тех сумрачных времён, когда Олег не сможет уже сам дойти до туалета. Всё это выглядело печально, как покупка мыла в парфюмерном отделе для смазывания петли, медленно затягивающейся на шее Олега. Совсем скоро они с женой вычеркнули все эти пункты из своего списка, запрятали ведро с пелёнками подальше от глаз и по вечерам просто играли в шашки, ни о чём особо не говоря. Разве что о новых фильмах, которые выходили в нелегальный прокат на кассетах, и лишь однажды о книге, которую вдруг взялась прочитать Марина.

– А ты читал когда-нибудь Солженицына? – спросила она однажды.

– «Архипелаг ГУЛаг». В институте пришлось, – ответил Олег.

– А «Раковый корпус»? – воодушевилась отчего-то жена.

– Нет. Руки так и не дошли.

– А зря. Я сейчас читаю.

– Нашла время, – удивился Олег.

– Ну, это только название страшное. А так-то там про любовь. И это… Ты знаешь, что Солженицын тоже болел раком?

– Знаю.

– А то, что он самоизлечился?

– Думаю, не совсем так. Я в курсе, о чём роман. Ты прочитала там про некий иссык-кульский корень? Ну это же только такой ход для сюжета. Сам Солженицын лечился от семеномы вполне традиционно, в больнице.

– Но бывают же случаи самоизлечения? – не унималась Марина.

– Надо полагать, да, – спокойно согласился Олег и «съел» сразу три чёрные шашки. – Один человек на десять миллионов больных. И не с четвёртой стадией, Марина.

– Ну, я это так, – смутилась супруга, поняв, что и эту партию, уже пятую, она опять проиграла. – Надежда всё равно есть.

– Конечно, Мариш. Куда без неё? На том и весь свет стоит.

– Ох, Олежка, – вздохнула жена. – Ты не против, если я к Ольге сейчас съезжу? Скучать без меня не будешь?

– Поезжай, само собой. Чего ты спрашиваешь? Я кино посмотрю. Потом с Волчком погуляю. Всё нормально.

Волчком звали их пса, тёмненького, с серебристым отливом, беспородного, хоть и очень смышлёного. Он жил с ними уже пять лет. Как только Олег произнёс его имя, тот сразу навострил уши и завилял хвостом.