К счастью, швед не мог как следует размахнуться, — иначе Дик сломал бы себе шею. Помогло и то, что один из бандитов в эту минуту, по неловкости, оказался на дороге, и Дик врезался в него со всего размаха. Бандит грохнулся на пол, и это смягчило падение Дика. Все же удар был так силен, что у мальчика затрещали кости. Дик лежал совершенно ошеломленный на стонущем бандите, не понимая, что произошло.
Дикая какофония звуков раздавалась в его ушах. По лавке бегали люди, прозвучал револьверный выстрел, послышался чей-то стон. Затем грянул новый выстрел и едкий запах порохового дыма защекотал Дику ноздри. Он попытался встать, но кто-то, пробегавший мимо, придавил ему руку. Все же ему удалось выбраться из свалки и дотащиться до старого лавочника, который сидел, прислонившись к стене, белый как мел. Бандиты пробили отверстие в стене, сколоченной из тонких досок, обтянутых парусиной, и исчезли.
— Ты ранен, Дик? — спросил Шейн, подбегая к нему.
— Нет, — ответил Дик, — только левая рука болит да чувствую себя так, как будто меня лягал целый табун лошадей.
— Ладно, этому парню досталось еще больше! — Шейн нагнулся над бандитом, лежавшим на полу. — Кто-то двинул его в висок, когда они удирали, так что бедняга готов. — Он распорядился убрать труп, а сам заглянул в отверстие, через которое скрылась банда. — Удрать-то они удрали, но урок получили славный. В другой раз крепко подумают, прежде чем рискнут прикрываться именем Южного Креста.
— Но как вы попали сюда? —спросил Дик, понемногу приходя в себя.
— Боб Джулиэн заметил, как ты побежал в переулок, и, когда ты не вернулся, сказал мне об этом. Мы решили посмотреть, в чем дело. К тому же мы сбились со следа негодяев.
— Ими верховодил Томми Китаец.
— Вот оно что! — сказал Шейн. — Я слышал, что он спутался с бандой беглых каторжников. Похоже, что в здешних зарослях скрывается немало всяких бродяг. Это не то, что честные беглецы прежних времен, которые мечтали только свободно вздохнуть после кандалов и прочих прелестей каторги.
XVII. В ловушке
Под вечер того же дня депутация вождей Южного Креста, под защитой белого флага, направилась в правительственный лагерь с требованием рассмотреть вопрос о старателях вообще, а кроме того, освободить людей, арестованных в четверг, потому что они не более виновны, чем тысячи других золотоискателей, которые также сожгли свои лицензии.
Офицеры и чиновники, принимавшие депутацию, пообещали справедливо и дружественно разобраться в деле, после чего депутаты вернулись в лагерь повстанцев.
И в лагере, и на Красном Холме все еще продолжались учения, но из-за тесноты и отсутствия припасов не было никакой возможности собрать всех людей вместе. Все внимание командования было сосредоточено на дороге Мельбурн — Джилонг, по которой должны были прибыть форсированным маршем сильные подкрепления для правительственного лагеря. Вдоль этой дороги, поблизости от горы Уорренхайп, были расставлены дозоры. Но большая часть старателей продолжала жить в своих палатках на равнине.
После перенесенных волнений и напряжения первых дней восстания все испытывали потребность как-нибудь отвлечься; самые необузданные разбрелись по пивным и дансингам, где могли хоть частично растратить запас энергии.
В этот вечер, когда, казалось, все отдыхали от военных приготовлений, Дику захотелось вновь повидаться с родными. Шейн занялся игрой в ландскнехт с товарищами, но Дик не любил карт. Он отправился домой один. Однако мысль о миссис Вертхайм и Козиме заставила его свернуть на главную улицу. Он подошел к их жилищу и постучался.
Дверь открыла Козима.
— Входи, — сказала она, — только вытри сперва ноги.
Дик вошел и спросил, где миссис Вертхайм.
Козима ответила, что она ушла к своей приятельнице, миссис Спанхейк.
— Ах, как бы мне хотелось быть в лагере вместе с вами! — сказала она, сжимая руки. — Как ты думаешь, если я переоденусь мальчиком, — возьмут меня?
— Ты ведь сама знаешь, — тетя все равно разыщет тебя и заставит вернуться, — ответил Дик. — А кроме того, там не слишком-то удобно.
— Я презираю удобства, ненавижу удобства! — воскликнула Козима. — В доказательство, я буду сегодня спать на полу. Не могу тебе сказать, как я ненавижу и проклинаю свою перину.
— Но тебя все равно узнают, — сказал Дик, — пойдут тогда насмешки и всякие такие штуки.
— Я готова пойти на унижение, лишь бы это принесло пользу общему делу, — возразила Козима. — Но, пожалуй, ты прав.
Дик не сомневался в том, что он прав и что насмешки над Козимой ничуть не помогли бы восстанию. Насмешки над Козимой, — одна мысль об этом была для него невыносима.
— Ты страшно помогла мне, — сказал он, покраснев, — если только это можно назвать пользой.
— Чем же я тебе помогла? — спросила Козима.
— Ты помогла мне увидеть разные вещи. Ты… но я не сумею этого объяснить.
— До сих пор я думала, что только благодаря виски люди видят разные вещи.
— Я хотел сказать, что ты помогла мне узнать правду о жизни.