Беглянка

Молодежь смутилась, а бабушка усмехнулась:

— Читайте дальше. В этой книжице перлов много. Стихи наивные, но от сердца. Все, что от сердца, наивно. Ну что, девицы, начнем? — хитро подмигнула она.

— Что начнем, бабушка? — спросила Оля.

— Никто не хочет погадать?

Девочки только сейчас заметили на столе свечу, книгу, перчатку и застыли на пороге.

— А как гадать, Любовь Марковна? Научите, — попросила Ляля.

Бабушка загадочно улыбнулась и подозвала девочек к столу.

— Смотрите, вот цыганская книга судеб, приворотов и заговоров. Через нее с душами умерших говорить будем. Может, и с Марийкой поговорим.

Она прижала к груди перчатку и открыла книгу. Подружки боязливо рассаживались вокруг стола, поглядывая на Олю. Антонина, поджав губы, села в стороне, а потом и вовсе ушла в свою комнату.

Любовь Марковна с трудом зажгла свечу, которая тут же закоптила. Вместо магических заклинаний, неожиданно для всех, начала читать молитву. Потом, на незнакомом языке, спела нудную песню и заголосила, подняв руки к потолку: «Мариюшка, отзовись! И ты, Рада, сестра моя любимая. Родненькие мои, как вы там? Уже встретились? Радочка, если Марийки там нет, подай знак. Будем ее на этом свете искать».

И вдруг на входной двери истерично зазвенел звонок. Девочки от неожиданности заверещали. Антонина выскочила из комнаты и, шикнув на них, пошла открывать.

На пороге стоял красивый парень лет двадцати, похожий на геолога или на то, как изображали когда-то романтиков Севера: брезентовая ветровка, высокие сапоги, суровой вязки свитер с воротником под горло, за плечами рюкзак. В руках он держал коробку конфет и бутылку вина. Антонина решила, что парень, видимо, ошибся адресом, но он, белозубо улыбаясь, обратился к ней по имени:

— Антонина Ивановна? Не ошибся? Я Николай, ваш племянник, Марии Любимовой сын.

У Антонины подкосились ноги. Она сползла по стене и закричала.

Из комнаты выскочили перепуганные девочки. Ляля прихватила подсвечник, а бабушка нож.

— Мама, это сын Марии. У Марии родился сын! Значит, она жива! — еле ворочала языком Антонина. Теперь пришла очередь бабушки: она охнула, закатила глаза и стала заваливаться на спину. Девочки вовремя подхватили. Оля побежала за водой.

Когда крики утихли, а слезы высохли, было уже не до гаданий.

Николай рассказал свою историю буквально в нескольких предложениях: родился в Зауралье, там и жил. Маму ни живой, ни мертвой не видел — сразу после родов она заболела и умерла. В семье даже фотографий ее не осталось. До недавнего времени считал себя сыном Петра Перепёлкина, автомеханика гаража, но отец признался, что Коля не его сын, приказал приехать в этот город и найти мамину родню, а может, если получится, и родного отца.

Оказывается, тогда, двадцать лет назад, с Петром Перепёлкиным случилось то, чего Николай никак не мог знать. Потеряв когда-то в страшной автомобильной аварии жену и сына, да и в придачу собственную ногу до колена, Пётр влюбился так, что лишился разума, иначе не взвалил бы на себя такую обузу. Было ему в то время немногим за сорок. Он вышел на пенсию по инвалидности и «сошел на берег», проплавав до аварии механиком на судах дальнего плавания. Вернувшись в родной город и устроившись на полставки в гараж, затосковал по морю. Как-то однажды, когда было совсем невмоготу, он решил навестить старого друга-моряка, который жил теперь неподалеку от портового города. Пару суток поездом — и вот оно, море.

Встреча друзей прошла сыто, пьяно и горько. Маятник воспоминаний раскачивался с нарастающей амплитудой от счастливых дней до сегодняшнего мрачного времени. Потом друзей занесло в мертвую точку политических противоречий. Друг был непреклонен и непримирим — сказывалась старая закалка коммуниста. Он не успокоился, пока Пётр не ушел, хлопнув дверью, хромая сильнее, чем обычно. В город Пётр поехал один. В его глаза, и без того мокрые, сыпало дождем и снежным песком, задувало со всех сторон и сбивало с ног, но Пётр добрался до порта. Весь день глазел на корабли и дышал морозным морским ветром. Его поезд был ночной. Он основательно замерз, нога ныла, но очень не хотелось возвращаться в душный вокзальный зал ожидания. За четверть часа до отхода поезда Пётр, еле волоча ногу в протезе и тяжело опираясь на палку, зашел в зал и увидел ее. Молодая женщина сидела на скамейке, безучастно глядя вокруг. Раньше таких диковинных красавиц он только в кино видел: платье до пят, блестящие перчатки по локоть, темные локоны до плеч. Королева. На коленях у нее лежал большой букет, она его методично ломала, отрывая одну за другой цветочные головы. Потом встала, сняла блестящие перчатки, бросив их на скамейку рядом с ворохом сломанных цветов, и ушла. «Наверняка актриса», — решил Пётр. Еще раз обернулся и заметил, как уборщица, громко матерясь, подошла к скамейке, сгребла все и бросила в ведро, а потом, присмотревшись, вынула оттуда черный блестящий комок и сунула в карман. «Жаль, красивые были перчатки», — подумал Пётр.