Беглянка (сборник)

Кое-что еще показалось ей знакомым. Помимо того что на нее давили свет и шум, там витало то же ощущение, которое угнетало ее теперь в собственном доме, а тех, кто приходил к ней в дом, – тем более.

Ощущение некой странности, непоправимой, неизменной, от которой хочется себя защитить, насколько это возможно. Некоторые, приходя в такие места, сразу же сдаются, не зная, как себя защитить: они злятся или пугаются, таким нужно бежать.

С ней поравнялся мужчина в белом фартуке, толкавший тележку, на которой стоял мусорный бак. Нэнси не могла сказать, подошел он поздороваться или же оказался рядом случайно; как бы то ни было, он приветливо улыбнулся, так что она представилась и сообщила, по какому поводу приехала. Он выслушал, несколько раз кивнул, еще шире улыбнулся, а потом замотал головой, постукал пальцами по губам, давая понять, что лишен дара речи или связан запретом, как бывает в некоторых играх, – а потом налег на тележку и начал спускаться по пандусу в подвал.

Значит, пациент, а не работник. Наверное, пациенты, в меру их возможностей, здесь привлекаются к труду. Принято считать, что это полезно, – может, так и есть.

Наконец появился хоть кто-то из начальства: женщина, примерно ровесница Нэнси, одетая в темный костюм (на ней, в отличие от кухонного персонала, не было белого фартука), и Нэнси изложила ей суть дела. Что она получила письмо, где сообщалось, что один пациент – или, как там предпочитали говорить, проживающий – назвал ее в качестве контактного лица.

Она не ошиблась: на кухне наемных работников не было.

– Но нашим, очевидно, нравится тут работать, – сказала сестра-хозяйка. – Они даже гордятся.

Улыбкой прося больных посторониться, она провела Нэнси к себе в кабинет – помещение за пределами кухни. По ходу разговора стало ясно, что ей постоянно приходится отвлекаться, принимать решения о работе кухни и разбираться с жалобами: в дверь то и дело заглядывали люди в белых фартуках. Еще ей, судя по всему, приходилось заниматься документами, счетами и уведомлениями, которые были совсем не по-деловому развешены по стенам на крючках. И вдобавок принимать посетителей вроде Нэнси.

– Мы подняли все имеющиеся документы, нашли имена родственников…

– Я не родственница, – ответила Нэнси.

– Не важно… и разослали письма – типа того, которое пришло вам, – чтобы получить указания, как нам поступить в сложившейся ситуации. Надо сказать, почти никто не откликнулся. Спасибо, что вы приехали в такую даль.

Нэнси спросила, что значит «в сложившейся ситуации».

Женщина ответила, что у них есть люди, годами занимающие места, им не положенные.

– Поймите, я тут недавно. Но расскажу, что знаю.

По ее словам, больница эта стала приютом – буквально – для психически больных, для престарелых, для тех, кто остался, в том или ином смысле, недоразвитым, то есть для тех, чьи семьи не могут или не хотят их содержать. Таких всегда было, и до сих пор остается, множество, самых разных. А все тяжелобольные – в северном крыле, под охраной.

Со дня своего основания лечебница была частной, ею владел и управлял врач. Когда он умер, бразды правления перешли к его семье, которая навела здесь свои порядки. Новые владельцы стали больше полагаться на благотворительные фонды и заключили ряд сомнительных договоров, чтобы получать пособия на пациентов, которые не относились к категории нуждающихся. Кое-кто из них уже умер, кое-кто отрабатывал свой хлеб, и это, возможно – нет, в самом деле, – шло им только на пользу, но тем не менее действия новых владельцев были необоснованными и противозаконными.

И вот после тщательной проверки лечебницу закрывали. Здание все равно обветшало. Оно стало слишком тесным, сейчас так уже никто не работает. Тяжелобольных собирались перевести в городскую больницу во Флинте или Лансинге – пока еще не решили; кого-то ждали дома престарелых или, как теперь стало модно говорить, пансионаты; но были и такие, кто вполне мог жить у родственников.

К последней категории относилась Тесса. Ей вроде бы изначально требовалась электротерапия, но уже долгое время ей просто давали самые слабые препараты.

– Лечение электрошоком? – переспросила Нэнси.

– Скорее, шоковая терапия, – ответила сестра-хозяйка, будто усматривала здесь существенную разницу. – Но вы сказали, что она вам не родственница. Значит, вы не собираетесь ее забирать.

– У меня муж… Мой муж… он бы, наверное, мог оказаться в подобном месте, но я ухаживаю за ним дома.

– Надо же, – вздохнула сестра-хозяйка без недоверия и без сочувствия. – Проблема еще и в том, что у нее даже нет гражданства. Она и сама это понимает… Вы, наверное, не захотите с ней встречаться?

– Непременно захочу, – возразила Нэнси. – Для этого я и приехала.