Беглянка (сборник)

Сгущалась темнота. На дверь ресторана повесили табличку «ЗАКРЫТО». Олли не смог прочесть счет. Как оказалось, в Ванкувер его привела медицинская проблема, связанная со зрением. Нэнси со смехом забрала у него счет.

– Не спорь! Я же богатая вдова, разве не так?

Поскольку разговор был не окончен – отнюдь не окончен, как считала Нэнси, – они прошли дальше по улице, чтобы выпить кофе у «Денни».

– Может, ты хотела пойти в более шикарное заведение? – спросил Олли. – И заказать чего-нибудь покрепче?

Нэнси поспешила сказать, что достаточно выпила на пароме – ей этого хватит надолго.

– А я выпил столько, что на всю жизнь хватит, – сказал Олли. – Пятнадцать лет уже в завязке. Если точно – пятнадцать лет и девять месяцев. Старый алкоголик всегда выдает себя тем, что высчитывает месяцы.

В период экспериментаторства ученые-парапсихологи, Тесса и он сам завели ряд знакомств. Они сошлись с людьми, которые зарабатывали на жизнь своими способностями. Не наукой, а гаданием, чтением мыслей, телепатией или умственными аттракционами. Одни селились в дорогих районах, работали на дому или в специально снятом помещении первого этажа и оседали там на долгие годы. Давали советы в сердечных делах, предсказывали будущее, составляли астрологические прогнозы и понемногу занимались целительством. Другие выступали перед публикой. Например, примыкали к какому-нибудь разъездному объединению вроде «чатоквы» [48], которое предлагало лекции, чтения, сцены из шекспировских пьес, оперные арии, слайд-фильмы о путешествиях (под девизом «просвещение, а не развлечение») для всех слоев общества, не чураясь выступать даже на второразрядных ярмарках, где особым успехом пользовались канкан, гипноз и выход полуголой женщины, обвитой змеями. Разумеется, Олли и Тесса относили себя к первой категории. Просвещать, а не развлекать – именно так они видели свою миссию. Но и здесь момент оказался неудачным. На высококлассные услуги спроса больше не было. Радио предлагало теперь и музыку, и кое-какие образовательные передачи, а фильмы о путешествиях можно было посмотреть в любом приходском центре.

У них остался единственный способ заработать себе на жизнь – разъезжать с бродячими труппами, выступая в ратушах и на осенних ярмарках. Они делили сцену с гипнотизерами и укротительницами змей, с пошляками-юмористами и стриптизершами в перьях. Да и этот жанр постепенно сходил на нет; оживило его, как ни странно, приближение войны. Жизнь его искусственно продлило введение норм на бензин, из-за чего люди перестали ездить в ночные клубы и центральные кинотеатры. А телевидение еще не пришло в каждый дом, чтобы развлекать сидящих на диване зрителей волшебными трюками. Начало пятидесятых, Эд Салливан [49]и иже с ним – вот это действительно был конец.

И все же время от времени им удавалось собирать полные залы: бывало, на сцену с коротким вступительным словом выходил даже Олли, разогревая аудиторию серьезными, но увлекательными пояснениями. Вскоре он стал непременным участником всех программ, которые теперь, по сравнению с прежними выступлениями Тессы, приняли более увлекательный характер за счет добавления элементов драмы или таинственности. Тут приходилось учитывать еще одно соображение. Пока у Тессы хватало нервной и физической энергии, она держалась неплохо, но ее способности, как их ни расписывай, оказались ненадежными. Она стала допускать ошибки. Во время сеансов от нее требовалась полная сосредоточенность, к какой она была не приучена. Да и мигрени становились все тяжелее.

Большинство публики недоверчиво относится к таким сеансам, и это оправданно. В них несть числа всяким уловкам. Несть числа трюкам, обманам. Порой за ними ничего другого и нет. Но изредка у публики – у большинства – зарождается надежда, и тоже оправданная. А вдруг что-то в этом есть? И подогревают это чувство такие, как Тесса: они добросовестны, они разделяют – как никто другой – эту надежду и начинают прибегать к трюкачеству и шаблонным приемам лишь для того, чтобы оправдать ожидания зрителей. Потому что каждый вечер, от раза к разу, необходимо показывать результат.

Некоторые средства грубы, очевидны, сродни фальшивой перегородке в ящике, который распиливают вместе с находящейся внутри женщиной. Спрятанный микрофон. Чаще – использование условных сигналов, которыми обмениваются человек на сцене и его напарник в зрительном зале. Эти сигналы – целое искусство. Причем тайное: никакие записи не ведутся.

Нэнси спросила, можно ли считать искусством тот код, которым пользовались Олли и Тесса.

– У него был широкий диапазон, – ответил, просветлев, Олли. – В нем были тонкости. – После чего добавил: – На самом деле, мы ничем не брезговали. Я, к примеру, выходил в широком черном плаще, который…

– Олли. Что я слышу? Ты – и широкий черный плащ?