Беглые взгляды

Летом душно, летом жарко,
Летом пуст Париж, а я
Осчастливлен как подарком
Продолженьем бытия.

С мертвыми веду беседу,

Говорю о жизни им,
А весной опять уеду
В милый довоенный Крым.

И опять лучи, сияя,

Утром в окна льются к нам,
Море Черное гуляет,
Припадает к берегам.

И как будто время стало

Занавесочкой такой,
Что легко ее устало
Отвести одной рукой [646].

III. Травелог как путешествие. «Путешествие в неизвестный край» Терапиано

На этой последней ступени, где с помощью поэзии совершается движение Терапиано от неподвижности к вездесущности, оказывается несколько неоднородное художественное прозаическое произведение «Путешествие в неизвестный край». Основывается ли текст на действительно состоявшемся путешествии, остается не вполне ясным. Хотя в скупых биографических очерках о русском поэте и критике отсутствуют сведения, которые могли бы свидетельствовать о путешествии на Восток, соответствующие указания обнаруживаются в других источниках [647]. В своей известной монографии о маздеизме, появившейся в шестидесятых годах, Терапиано мотивирует это следующим образом:

L’origine de ce livre est la suivante: Lors de mon s'ejour en Orient, en 1920, un de mes amis, haut fonctionnaire de la Russie imp'eriale en Perse, m’a communiqu'e les d'etails de ses entretiens avec les Mazd'eens qu’il a pu rencontrer au cours de sa carri`ere, gr^ace `a des circonstances exceptionnellement favorables. Je lui demandai pourquoi il n’'ecrirait pas un livre sur ce sujet. Il me r'epondit que cela ne lui 'etait pas possible, parce qu’il ne poss'edait pas de dons d’'ecrivain, mais qu’il m’autorisait `a 'ecrire un livre bas'e sur ses r'ecits. Selon son d'esir, son nom, son titre, et autres pr'ecisions, susceptibles de percer son incognito, ne seront pas mentionn'es. Je dirai simplement que mon ami fut un grand sp'ecialiste des questions de l’orientalisme; il connaissait plusieurs langues orientales et il passa plus de vingt ans en Orient… [648]

При описании религии маздеизма Терапиано ссылался на познания и сообщения третьего лица, причем бросается в глаза, что в изданном в сороковые годы описании путешествия совершившее его Я подобным же образом представлено в качестве некоего третьего [649].

Описание путешествия, которого не было, которое произошло «не так» или же очень давно, представляет собой особый случай травелога, словно с самого начала определяющегося специфической ситуацией эмиграции и кризиса культуры. Оно означает логическое продолжение пути духовного развития, обозначенного поэзией Терапиано, ибо в данном случае описание как таковое более походит на «духовное путешествие».

Духовное путешествие, духовное «странствование» как выход из физической и психической неподвижности представляет наибольший интерес, когда характер описания путешествия намеренно превращается в «текст-противоположность» относительно обычных туристических изображений. «К тому же, — пишет в самом начале рассказчик от первого лица, — и цель моего путешествия — отнюдь не путешествие с описанием климата, пейзажей, этнографических особенностей и тому подобного» [650]. Но если целью описания путешествия не является изображение обнаруженных чужеродных явлений, то оно становится интроспекцией, путешествием в себя самого. Единственное синоптическое описание «Путешествия в неизвестный край», предлагаемое критической литературой, характеризует книгу Терапиано как «краткое, значительное, отчасти сюрреалистическое изображение доисторических состояний человечества, которые еще определялись единством с божественным космическим велением» [651]и допускает небрежность, ошибочно приняв за метод существенный здесь аспект путешествия как модуса духовного самоуглубления и самосовершенствования.