Беглый

А Авкштоль всеж молодчик. Ишь ты, пофоткай. Секретные файлы Хунарманда. Миссия импосибль. Двадцати пятилетнему юбилею службы внешней разводки посвящается. Консультант: генерал-майор милиции в отставке Прохиндей Казематов.

Слушааайте-ка! А не в пизду ли Казематова, Авкштоля и прочих разных шведов? Разведка? Я же сам — супер-агент. Мой порядковый номер где то зарыт в папках и сейфах. Черт! А чем он не шутит? Может сразу — и в дамки?

* * *

В чистый юношеский период восхищенные пакистанцы из рук в руки передавали мой номер телефона и меня знал лично сам господин Бахадур Шах — глава представительства Пи Ай Эй. Классно было жить с родителями задарма на всем готовом, и при этом регулярно зарабатывать звонкую американскую монету. Носил я в те смутные времена мягкую кожаную куртку — память о Пакистане. Качеству куртки позавидовал бы даже Железный Феликс и его скрипучие чекисты. Я водил девчонок в ресторан маленькими пачками. Они смотрели на меня с любовью.

В судьбоносный день мы с Малявиным накурились молодых побегов бамбука. Убедить Малявина — вечного борца с конформизмом — курнуть хоть пару раз всегда было сложной задачей. Его форма протеста стремилась не нарушать показаний минздрава. Каждый раз перед накуркой он ломался, как будто в первый раз. Это сохранило его в последующем от повального увлечения героином и всех его побочных эффектов в виде тюрьмы или смерти.

* * *

Курнув, мы пристроились на задней скамье гигантской гулкой аудитории у Мамедовой.

Мамедова вещала глубоким замогильным сопрано:

«Тут Владимир Ильич подчеркнул, что материя есть философская категория для обозначения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них»

«Черт возьми, об этом только вчера говорил Курехин!» — воскликнул всегда очень впечатлительный под бамбуком Малявин и настрочил Мамедовой записку. Записка начала медленно спускаться по полукругу колизея аудитории в самый низ, где Мамедова, одетая в кожан из кожзаменителя куйбывшеской фабрики мягких игрушек продолжала вещать.

Когда журавлик прилетел в самый низ, Мамедова открыла послание и прочла:

«По вашему личному мнению, был ли Владимир Ильич Ленин агентом тайной полиции грибов? Являлся ли грибом он сам?»

«Какая гадость» — вознегодовала разоблачённая Мамедова и с горечью вернулась к глубоко грибным ощущениями Ильича.

Во время следующей пары меня выдернули к замдекану Эрматову. Никто не знал его имени и отчества. Эрматов отображался нашими ощущениями, существуя независимо от них. Я уже практически не сомневался, что Ленин мстит мне за приподнятую завесу над его тайной.

На дубовой двери мерцала бронзовая таблица: «Деканат». Не «деканат, а замдеканат» — подумалось мне. Отсюда же не «ректорат, а проректорат». Бамбук ещё вовсю действовал.

Эрматов был совершенно лыс и округлен до чётного числа в банке. Одного взгляда на его поблёскивающую бриллиантовой крошкой лысину, дорогие роговые очки и твидовый пиджак было достаточно, чтобы заключить — Эрматов связан с тайной грибной охранкой.

«Салям Алейкум» — сдуру бухнул я, подозревая в Эрматове кишлачного завоевателя столицы.

«Хэллоу» — ответил Эрматов: «Хэв а сит». Первый раунд был за ним. Я был повержен в кресло с ужасом вспоминая, что Эрматов, как нам проповедовали был «ведущим в джумахирии специалистом по истории английского языка». Представив, что хозяин дубового кабинета переключится сейчас на викторианский дрол времен шекспировского театра «Глобус» я резко взмок и растерял остатки воли.

Мягкой нежной и удивительно белой рукой Эрматов набрал номер, развернул телефон, протянул мне болотного цвета трубку с двумя эбонитовыми ободками:

— С тобой ХОТЯТ поговорить

Не успев выяснить детали, я уже прижимал трубу к уху двумя руками. Каждый гудок был громче предыдущего. Гудки нарастали с амплитудой резонансно отбивающей в сердце. Если сейчас не поднимут — у меня будет телефонный микроинфаркт.

— О! Здорова! Давно, давненько хотел с тобой встретится, дружище! Как дела, ващета? Хорошо? Сейчас сможешь подъехать? Лекции? Лекции — подождут. Ты кафе-мороженое на сквере знаешь? Ну на сквере? Короч — как лицом к безногому брату Черномора станешь, оно у тебя будет за правым плечом.

Через сорок минут?

А сколько на твоих сейчас? На моих тоже.

Жду!

Трубка загудела беспрерывным тоннельным тоном. Я очень нежно положил её на вертушку Эрматова.

— Мне надо… он сказал…

— Поезжай немедленно — Эрматов махнул мне белой ручкой одновременно отпуская грехи, благословляя и провожая в путь — Немедленно! ОНИ ждать не любят.

* * *

Я двинул на сквер ломая голову как же мне найти там безногого брата Черномора, и развернувшись через правое плечо лицезреть секретное кафе-мороженое.