— Хорошо, давай я помогу похоронить Малявина, а потом полечу. Ну не по-людски это. Как брат он мне.
Глаза Анны вновь подозрительно блеснули.
— Сама всё сделаю. Похоронить помогу. Денег немного завезу родне. Лучше одни похороны, чем целая серия. Хватит с нас одного Малявина. Тебе необходимо лететь. Прямо сейчас. Это твой единственный шанс.
— Почему вечно самое тяжёлое остаётся разгребать тебе, Анна?
Пришло время получать пряник, и подруга нежно поцеловала меня в шею.
— Потому что я умнее. И потом — я тут всё знаю, а ты один вылетаешь без компаса в полную пургу. «В Нью Йорке всё ещё продолжается небывалая снежная буря. Видимость почти нулевая, а дороги на глазах покрываются коркой льда». Так то, миклухо маклай. Долетишь
— быстренько вышлешь мне денег, вызов и я тут же приеду. Чего мне одной тут куковать?
Взяв моё лицо в свои похожие на тонкие веточки плакучей ивы ладони, Анна, неумело скрывая слёзы в голосе шепнула:
— Беги, беги же, живи, побегушник ты мой отвязанный!
И поцеловала в губы. Губы у неё были горячие и чуть сухие — как я люблю.
Такси вырвалось на финишную прямую. Я уже чётко различал оборотную сторону плаката изображающего сердитого Амура Тимура, который в этот раз отдал предпочтение английскому: «Вэлкам ту Ташкент». Я снова осиротел:
— Анна, поклянись, что обязательно приедешь ко мне?
Она удивлённо на меня глянула. И кивнула на плоского Тимура
— Нет, с этим козлом останусь.
Таксист принял «козла» на свой счёт и повернул башку.
— На дорогу смотрите пожалуйста, акя
Экипаж взмыл по эстакаде на второй этаж. Через окно уже хорошо было видно бордовую стойку рейса Ташкент-Москва-Нью-Йорк. Перед ней кучковалось несколько человеков и чемоданов.
— Ну вот видишь — ладушки, успели. Чётко. Сейчас зарегистрируешься и кофейку с блинчиками успеем принять. А то ведь не позавтракал — может затошнить в самолёте на голодный желудок.
Мы шагнули в зал ожидания. Автоматические двери с шорохом захлопнулись за спиной. «Следующая станция Улугбек» — подумалось мне. Анна слегка подтолкнула меня к стойке. Сама она с умилением склонилась над детской коляской одного из юных пассажиров, эвакуирующихся в тот день подальше от великого будущего. Поправив одеяльце, наклонилась, почти целуя младенца и сказала сразу заулыбавшейся матери:
— Боже какое сейчас непозволительно дорогое удовольствие обзавестись маленьким человечечком!
В последнее время она не пропускала ни одной детской коляски. Идя к стойке, я думал насколько сам готов стать отцом для маленьких «человечечков». Чтобы порадовать Анну придётся в корне поменять образ жизни. Будет сын — назову Констанкинч, в честь Малявина и группы «Алиса».
Я почти увидел перед собой малыша Констика и отключил реальность вокруг. Подняв первенца на руки я прижал его к груди, и тут на всех парах врезался в другого пассажира, который шустро пытался срезать и заскочить в очередь на секунду раньше меня.
Я поднял виноватый взгляд, чтобы немедленно извиниться и сразу признал в ушлом пассажире капитана Обломбая Казематова.
Третий контракт был на феерические полмиллиона долларов.
Но победы Майнарда уже не вызывали у меня восторга первых шагов в К2. Я заметно поправился, денег стало больше, но притупился блеск в глазах. Для восстановления блеска приходилось регулярно окуривать мозг бамбуком выросшем на афганском Кладбище Благородных. Странное дело, приложив кучу усилий для достижения успеха и стабильности, я обычно начинаю обрастать плесенью и медленно умирать или спиваться от скуки. Когда же плыву против течения, ранясь и корябаясь как лосось на нересте, я проклинаю всё на свете моля о минуте покоя. Покой и комфорт наконец наступают, тело расслабляется в тёплой истоме, а душа вдруг начинает плакать и пенять на болотный запах застойных вод.
Встаю как проснусь, проверяю почту, раздаю инструкции выросшему вчетверо персоналу. Потом бреду пешком в Гиждуван. Сдобный сальный повар с вечера закладывает в герметический казан свежезабитую баранину. Баранина всю ночь томится, пыхтит и булькает на молекулярном уровне. Потом тает на языке. Герметический казан Гиждувана
сроди адронному коллайдеру. Скажите обычная тушенка с низкой молярной массой? Эта тушенка высмеивает эффекты виагры. Жаль не могу вернуться к влажным радостям промискуитета — дарханский доктор умоляет подождать ещё недельку-другую.
На последних минутах корпускулярной трапезы, я вызваниваю своё ландо. Когда выхожу из обшитой деревом, метафизической пропасти полуподвального Гиждувана, у входа уже роет копытом дамасский скакун. В плюшевом салоне Альберт деловито отстёгивает доляну с грузовиков и стройбригады. У нас все как в нормальном дзю-до а ля джамахирия. Бросок, откат, подсечка. Теперь можно прикурить косого с бамбуу.
— Слушай, а это правда, что мистер Эппс раньше в госдепе служил? А реально через него визу пробить в ташкентском посольстве?
Как же меня утомил этот колбасный эмигрант. Если бы я хотел ехать в Штаты, то мучился бы проблемой неправильных глаголов в паст перфект. Пробивать американские визы это не для боярина.