Августа положила между ног увядший букетик, наклонилась, сняла свои сандалеты и высыпала сквозь узорчатые их дырочки белый тонкий песок. Вдела ноги и снова сняла, чтобы выбить об рельс.
— Запретная зона, Александр, — сказала она, — это запретная зона. Запомни у меня раз и навсегда. Заруби себе на носу, если хочешь остаться цел! Пошли…
Ее розовые трусы
Августа сняла свой сатиновый пионерский галстук с концами, скрутившимися в стрелки, сняла черный фартук, стащила через голову темно-коричневое форменное платье; и Александр увидел, что розовые ее трусы, только недавно заштопанные мамой на шляпке деревянного грибка, опять просвечивают попой и к тому же в рыжих пятнах мастики. Августа ходит в среднюю школу девочек — напротив Театра Ленинского Комсомола. На переменах там шайка девочек сбивает Августу на пол и, схватив за ноги, возит из конца в конец по скользкому коридору. Сколько раз ей говорили: защищайся, не давай себя в обиду. А она опять дала.
— Это что у тебя с трусами?
Августа захлопнула ладонями свои дырки и повернулась к нему, бледная.
— Только маме не говори!..
Александр, однако, накопил зла, что не дает ему Августа перед сном слушать репродуктор, а уроки зубрит, невнятно бубня — так, что ничего не различить.
Мама стирала в ванной. За ней уже была занята очередь на стирку, и она торопилась: изо всех сил натирала о гофры терки, об эти волны из оцинкованной жести, взмыленное, хлюпающее, сердито попискивающее белье.
— А Августа трусы порвала! — осведомил Александр, испытав ожог мстительного наслаждения.
— О чем ты, сынуля? — Тыльной стороной ладони мама сняла со лба прилипшую прядь.
Он повторил, и выражение на мамином лице обезобразилось гневом. Она упруго разогнулась и закричала:
— Как, опять?!
Он попятился, захлопнул себе рот. Но было поздно. Слово вылетело.
Страшной ведьмой — волосы во все стороны — мама влетела в комнату. В правом углу была печь — толстая, как под Музеем Атеизма (Казанский собор) колонна. До потолка. Обитая листами гофрированной жести. В угол между боком этой печи и стеной и забилась Августа. Ноги ее изо всех сил упирались в пол, и, глядя исподлобья, она пыталась откусить еще ногтя — с большого пальца.
— Руки изо рта! — крикнула мама.
Спрятав руку за спину, Августа буркнула:
— Врет он все.
— Ах, врет?! — Рывком мама вытащила Августу из-за печи, рывком задрала ей подол и своими глазами увидела, что Александр показал правду, только правду и, кроме правды, ничего. Мама присела на корточки и, царапаясь, как кошка, спустила с Августы трусы.
При этом Августа, прикусив ноготь, смотрела в окно.
— А ну, ногу подними! Да пошевеливайся!..
Августа оторвала ногу от пола.
— И эту тоже! Приподняла и эту.
Мама вскочила и растянула под глазами дыры на трусах Августы. Крикнула:
— Ну, погоди у меня, дрянь!..
И хлопнула дверью, оставив их наедине.
Августа только и спросила, не обернувшись:
— Рад, да? Стукач малолетний!
Окно выходило в колодец тесный. На фоне облезлых до кирпичей стен спиралью свивалась метель. Справа в этом колодце стены не было, и в эту щель видно было, что там, снаружи, еще светло.
Под зеленым светом настольной лампы Августа зубрит урок на завтра. Из учебника «Логика». И на этот раз — внятно.
— Перестань, надоело! — говорит Александр.
— Ты же ведь клянчил? Так на, обожрись, йя-абеда!..
— Хватит.
— То-то же. И больше ко мне не лезь. Еще назубришься, когда в школу пойдешь.
— Щупальца, — спрашивает Александр, — это у восьминогов руки?
— У осьминогов. Да!
— В Фонтанке осьминоги водятся?
— Нет.
— А в Неве?
— Нет.
— А в Финском заливе?
— Нет.
— А в Балтийском море?
— Осьминоги водятся только в теплых морях, которые далеко.