Беглый

Мы с Анной схватившись за руки бежали сломя голову. Иногда мне удавалось поймать её взгляд и это было по-взрослому приятно. Что не говори — а по любви оно всё же лучше. А ещё я думал — какой же длинный и наполненный событиями вышел день. Успел насмерть поссориться с Ди, ограбить шашлычника, увидеть отца и познакомиться с Василиной дочерью ангелов, и конечно же встретил Барби, Барби, Барби! Мою милую, любимую Анну!

Некоторые не переживают столько событий за целую жизнь.

3.8

У меня осталось несколько её фоток. Любуюсь иногда. Анна только что смыла косметику. Чтобы не замочить волос, она слегка скрепила их бархатной красной ленточкой «Адидас». Но волосы все равно слегка намокли и теперь выглядят лучше, чем после нескольких часов в дорогом салоне.

Нет тут больше ни теней, ни туши — только её умные слегка печальные глазища на весь снимок. Женщины редко понимают, что для нас лицо без косметики воспринимается также интимно, как и тело без одежды. Такая доступная Анна. Она прижимает к груди красного плюшевого мишку. Намёк на беззащитность и детскую наивность. Красная футболка с короткими рукавами, выдающая безупречные формы Аниных рук. Вот это сочетание доступности, лёгкой победы и скрытой опасности от доминирующего красного цвета на фотографии — вся моя Анна. Вот-вот кажется сейчас я заполучу её целиком и безраздельно. Ан нет — буду бежать, высунув язык и задыхаясь на самый край света и всё никак не догоню.

* * *

Я не могу назвать точный адрес, но если вам понадобится приколотить там памятную табличку или просто провести экскурсию — охотно покажу. Вертеп располагался в пятикомнатной квартире одной из девятиэтажок прилегающих к станции метро «Дружба Народов». Уж не знаю как она сейчас называется. А если двинуть дворами, в другую стороны можно выйти к театру, кажется, Мукими. Или Мураками. Совсем память теперь уже ни к чёрту.

Вера Петровна поджидала нас. Ей позвонил и пожаловался расплющенный мотоциклом Артурик.

— Ты зачем так с парнем нехорошо? Скока лет вместе! Как у Христа за пазухой с ним была. С кем работать-та будешь теперь, халда? Чем за квартиру платить?

Анна явно не хотела вступать в коммунальные дискуссии с Верой Петровной — низкорослой громкой женщиной в бумажной ночнушке и растрёпанными космами. Если вам нужен типаж бронетанковой вокзальной буфетчицы в отставке — начните пробы с Веры Петровны. Впрочем, пробы на ней уже точно не куда было поставить. Она источала запах давно немытого стареющего женского тела.

— А вот с ним и стану работать, Анна кивнула на меня, продолжая планомерно прорываться к двери в свою комнату.

— С этим? Вот ведь коротыш эдакой! Уставший весь он какой-то у тебя. Болел что-ли в детстве, а? Сменяла дура шила на мыла, прости вас всех господи! Платить за него тож сама будешь? Разбогатела на час, дурёха?

— И буду если надо. Но он сам у меня шустренький мальчик! Правда? И вообще! Любовь у нас!

— Ишь ты! Наверно хер у него длинный, так бывает у карликов, я слыхала. Ишь ты. Любовь. Одним хером, милая, сыта не будешь. Ладно. Выблядков мне тут не настругайте! Это последнее что Вера Петровна успела выкрикнуть зубной вонью нам в лицо. Анна втолкнула меня в комнату и ловко захлопнула дверь. Чувствовался опыт.

* * *

Мы очутились в одной из пяти комнат коммунального вертепа Веры Петровны. Изнутри можно было задвинуть защёлку и наслаждаться относительным покоем. А ещё в комнате было окно. Оно выходило на улицу, уж не помню сейчас названия — но если по ней ехать никуда не сворачивая, можно попасть к Шота Руставели.

Окно было украшено тяжёлыми красными гардинами с золотом. Дикий плюш. Если бы эти занавеси продавали в ИКЕА, то наверное написали бы: «Лучших гардин для частного публичного дома вам и не сыскать. Днём с огнём — только в ИКЕА. Плодитесь и размножайтесь, господа».

К стене притёрлась кровать на полтора человека и тумбочка. На тумбочке были инкрустированы кольца от донышек горячих чашек с чаем. В комнате царил субтильный запах пролитого комочного вина, разномастных окурков с кольцами губной помады и чего-то ещё, о чем и подумать мне было чрезвычайно гадливо.

Анна ушла в ванную. Мне же просто не хватило решимости выйти из комнаты и снова столкнуться с чёрной энергетикой крикливой Веры Петровны, человека толстой сибирской кости. Поэтому, пока Анна умывалась, я быстро схватил кофейную кружку с тумбочки, ловко поссал в неё и, открыв окно, резко выплеснул содержимое в генеральном направлении Дворца Дружбы Народов.

Моя новая подруга вернулась вскоре в той самой красной футболке «Адидас», доходившей едва ли середины бёдер и с красным же ободком в волосах. Меня наверное сразу же с головой выдал взгляд голодной уличной собаки, потому что она отрезала:

— Нет-нет! Ебаться сегодня точно не станем — устала.

* * *

Анна стащила с кровати толстую курпачу, боксерскую подушку и постелила мне у стены. Потом она устроилась на кровати, скрестила свои неимоверно длинные удивительно правильной формы ноги и сказала:

— Ну, теперь рассказывай мне про тюрьму, папик. На сон грядущий.